Отелло сидел в сельском сортире, отбиваясь от мух с помощью пера и, вздрагивая от холода, настукивая зубками серенаду для своих поклонниц и поклонников. Которых, кажется, уже не осталось.

- Я отказываюсь на родной земле устраивать кровопролития и побоища! Все идет совершенно не по тому сценарию, что планировался в моей автобиографии. Где букеты из свежих роз и расстилающиеся до самого дворца ковровые дорожки из бархата?! Мне пришлось ночевать у ворот, укрывшись газеткой недельной давности. Показ мод, кстати, устроили без моего приглашения! – принц продолжал жаловаться на жизнь мухам и неравнодушным зрителям, стараясь кое-как привести в порядок поникший хохолок на голове. – Родители не хотят меня видеть, а на моем счету ни единого гроша. Не могу поверить, что я… Гол, как сокол! Какой же конфуз… Аристократ из влиятельного европейского рода оказывается у разбитого корыта, а рядом со мной нет никого, кто мог бы поддержать, - собрав слезки в кулачок, Отелло продолжил свою жалобную тираду на милость изумленным мухам, что внимательно слушали, сидя на прогнивших стенах сортира.

– Фобос не дождется, чтобы я взял на себя такой ужасный грех, как насилие! Пусть сам сойдется в поединке с этой разъяренной коротышкой, а я с радостью посмотрю и выпью за них бокальчик вина, - поправив испачканный шоколадом воротник, поэт понуро пожал плечами. В его руках оставалась последняя шоколадка в бронзовой упаковке, которую он тут же с голода съел. Урчащий и молящий пощады животик прекратил подавать признаки жизни, давая принцу возможность собрать в крохотный кулек свои оставшиеся манатки и, громко хлопнул дверью, отправиться в путь по ночному Люксембургу в поисках вдохновения.