пожалуй удалюсь,ибо не хочу получить замечание за флуд

Я лежал с открытыми глазами в своей постели, анализируя события этого вечера. Я заставил ее чувствовать себя грязной отвратительной предательницей. Я покусился на единственную вещь, действительно важную для нее; ее чистоту. Хотя, я не причинил ей много вреда, не собирался ее насиловать,… во всяком случае, пока что. Конечно же, я не намеревался обесчещивать ее именно тогда, когда она была готова к этому, ведь это бы меня не позабавило. Я должен был выжидать, пока она ошибется, сделает что-то не так. Что-то, что спровоцировало бы меня наказать ее. Я откинулся назад на подушку, улыбаясь мысли. Все же мой ум сталкивался с разнообразными ситуациями...

Она кричала, моля о пощаде, но я продолжал. Это было отлично – опозорить грязную еврейку, но вовлекаясь в процесс, я не мог избежать ощущения паршивости. Я имею в виду, я буквально лишил ее гордости, достоинства. Черт, я ведь забрал ее невинность.

«Нет, это все глупости. Она такое же порочное иудейское отродие, как и все остальные,» - подумал я. Пришлось даже тряхнуть головой, чтобы избавиться от беспокойных мыслей. Меня учили ненавидеть евреев с самого детства. Они отличались от нас, и заслуживали гореть в аду. Они во многом были лучше нас, и непременно должны были быть уничтоженными, прежде чем осознают наличие огромной силы, которую они имели над нами.

Я не мог избавиться от вопроса, так давно волновавшего меня. Что же они действительно такого ужасного сделали? Не похоже, что они скооперировались против нас и планировали стереть нас с лица земли, собственно, как сейчас мы и действовали по отношению к ним… Некоторые были на самом деле отличными ребятами. Я видел некоторых из них в лагере. Они старались выложиться на полную и выжить в тех ужасных условиях, которые мы им так снисходительно предоставили.

Я перевернулся, пытаясь избавиться от блуждающих мыслей. Тьфу, проклятые евреи, заставляющие ломать над ними голову! Ну ничего… В следующий раз я отыграюсь на Prinzessin, когда увижу ее. Сегодня был ее первый день в лагере, она могла обмануться или оскорбиться… Ну ничего. Я подожду, пока она немного узнает об этом месте…

Больно. Это было больно. Хотя я долго копил в себе ненависть к евреям, я не мог смириться с мыслью, что очередная партия была послана сюда, обязательно должна умереть. Кинуть их на работы или в тюрьму – наверное. Но замучить? Это уже не слишком? Я много видел младенцев, использованных в качестве объектов для стрельбы. Я сам лично отправлял в газовую камеру маленьких девочек, похожих на ту, которая бегает хвостиком за Prinzessin. Я собственноручно разбивал семьи.

О

День спустя я узнал, что на следующее утро к нам прибудет проверка. Мысль о первой проверке у Prinzessin вызывала у меня ухмылку. Это могло бы вылиться в огромную потеху для меня, ведь она еще ничего не знает о
жизни в лагере. Неплохая возможность поиграть с ней!

Она не знала, что детям ниже 14 не положено было находиться в лагере. Поэтому они прятались на свалке, когда приезжала очередная проверка. Конечно, это все было шуткой, поскольку проверка и сама прекрасно знала о детях в навозной кучи. Это был всего лишь еще один способ сделать детские жизни еще более мучительными здесь. Чувство вины ворчало внизу моего живота, но я попытался об этом не думать. Если дети вовремя не прятались, их посылали в газовую камеру.

Я всегда видел, как это происходило. И я не мог ничего поделать. Желудок обозленно на меня урчал каждый раз, когда я видел, что ребенок не может добежать до свалки и спрятаться вовремя.
Это послужит Prinzessin идеальным наказанием, даже не смотря на то, что она этого не заслуживает. Она ничего плохого не совершила. Пока что. Но когда она совершит, эта шутка, естественно, напомнит ей, что я всегда в состоянии превратить ее жизнь в сущий ад.

День проходил в горьких, медленных муках. Евреи попытались бунтовать, за что я их послал в газовую камеру.(прим. перев.: как все просто, если что не так, просто отсылаешь всех в газенваген) Я поймал человека, который своровал еду из кухни для совей жены. Он умолял меня о пощаде. По его словам, его беременная жена голодала и очень ждала его. Игнорируя все человеческие чувства, которые в тот момент вспылили и заставляли меня простить беднягу, я швырнул его о стену и специально сломал ему ногу. Когда завтра прибудет проверка, увидев его в больнице, они отправят его в камеру(прим. перев.: во избежание тавтологии дальше вместо «газовая камера» буте использовано слово просто «камера») наряду с теми, кто будет неспособен встать с кровати в то утро.

Острая боль в животе давала мне понять, что я поступил неправильно. Я не должен был ничего делать этому человеку, который лишь пытался помочь своей жене. «Ребенок бы все равно не выжил вне зависимости от того, сколько еды бы получил,» - подумал я себе в успокоение. Кроме того, его жена вероятно умерла бы про родах, от какой-то болячки или еще каких-то обстоятельствах. Другие охранники нашли бы ее и выбили из нее все живое, что осталось, убивая ребенка по ходу дела. И я ничем не смог бы помочь. Такая уж наша правящая система, которой я должен был следовать и следовал, желая выжить.

К тому времени, как я покончил с трапезой и допил свою бутылку пива, мой желудок разболелся не на шутку; каждый раз, когда я делал что-то плохое евреям, меня посещала бессонная ночь нравоучительных поучений от совести и кошмары вдобавок. Немного позже пришла Prinzessin, мимолетно посмотрев на меня, и потупила свой взор.

-Что вы хотите, чтобы я сделала сегодня? – спросила она, сдерживая слезы, - Мне раздеться для вас, сэр? Или вы предпочитаете сделать это сами? – напугано продолжила она, пока ощущение в желудке каменело, словно свинец, заставляя мен вздрогнуть.

-Нет, нет. Ничего из упомянутого. Иди сюда, - спокойно приказал я, поглаживая место на кровати подле меня. Она беззвучно села, позволяя нашим взглядам встретиться, чтобы я лишний раз не кричал на нее из-за избегания зрительного контакта со мной. Без слов я взял ее лицо в ладони и медленно стал всматриваться в него, пытаясь найти признаки болезни. Ее кожа до сих пор имела один и тот же тон, была не слишком бледной, и это было хорошим знаком. Ее глаза не казались слишком изнеможенными, оставляя меня удовлетворенным. Я убрал от нее руки, замечая, как убывает напряжение в ее теле.

-Как ты себя чувствуешь? – спросил я, желая в дальнейшем детальнее исследовать ее благосостояние.

-Как именно? – мои брови поднялись от удивления. Что она имеет в виду.

-Объяснись, еврей.

-Как я чувствую себя физически, или морально, сэр? – повторила она испуганным тоном. Немного расстраивало то, что она так боялась меня из-за прошлой ночи. Это вернуло все замаскированные и скрытые эмоции в мою холодную раковину сердца. Со всей своей силой я сдержал эти эмоции, изображая самую дерзкую усмешку, на которую я только был способен.

-Удиви меня, Prinzessin.

Я наблюдал, как ее лицо исказилось в нескольких эмоциях: гневе, злости, предательстве, и тому подобному. Я сохранял тишину, следя за тем, как она боролась со своими чувствами, чтобы увидеть, какое из них расстроит меня меньше всего.

-Я чувствую себя хорошо, я не больна, сэр, - наконец-то выдала она после нескольких минут тишины. Ее голова опустилась вниз, возвращая мне чувство удрученности. Черт, почему это каждый раз со мной происходит?! Что было в ней такого особенного, заставляющего меня чувствовать себя дерьмом каждый раз, когда причиню ей боль? Почему она так отличается от остальных девушек? Будь то немки, или еврейки - без разницы. Я насиловал и оскорблял и тех, и других.

-Чтож, Prinzessin, у меня есть новости для тебя, - она окинула меня мрачным взглядом. Я нахмурился в ответ. Я бы мог ее, конечно, изнасиловать, но пока что не сделал ей ничего плохого... И чего она так на все остро реагирует?

-Вы собираетесь изнасиловать меня? Или же отправите на верную смерть?

Я зарычал и ударил ее по лицу:

-Не смей разговаривать со мной в таком тоне! А сейчас сиди ровно и не строй из себя страдалицу. Не беспокойся, я и так помню, что сделал тебе вчера. Но хватит уже об этом, - я резко плюнул на пол. Она вздрогнула, прежде чем повиноваться, и попыталась выглядеть не такой расстроенной.

-Завтра будет первая в твоей жизни проверка. Командование будет ходить по лагерю и осматривать всех, убеждаясь в их работоспособности. Пребывание в лагере тех, кто будет больным или же не сможет стать с кровати завтрашним утром, закончиться, собственно, как их их жизнедеятельность, - она кивала, а я усмехался, продолжая.

-Кстати, в лагере не положено быть особам ниже 18... Этот лагерь предназначен лишь для взрослых, - я лгал, следя за тем, как ее лицо искажается в нервном припадке.

-Так вот, что тебе предстоит сделать. Все, кому меньше восемнадцати, обычно прячутся на свалке, потому что проверка никогда туда не заглядывает. И на твоем месте я бы снял одежду, прежде чем отправляться туда. Там смердит так, что я не могу передать это словами... А если уж ты решишься забраться туда в одежде, тогда... Чтож, удачи в борьбе со смрадом, - закончил я, любуясь выражением ее лица. Она то поникала, то снова собиралась с силами.

-Хорошо.

-А теперь - время для забавы, - ее глаза умоляли меня прекратить все это, но я игнорировал. Я схватил ее голову
и заставил смотреть мне в глаза, а потом начал целовать, не заботясь, захочет ли она отвечать.