Несмотря на довольно позднее время суток, тьма или хотя бы полумрак не смогли прокрасться в нашу скромную обитель. Это была идеально белая комната с легким прикосновением бледно-розового цвета. Казалось, даже предметы сдерживали тени при себе, дабы не посягнуть на белизну картинки в целом. Белые стены, белый почти зеркальный пол, деревянная мебель белого цвета, нежные светлые картины с преимуществом белизны, воздушный белый тюль, огромные белые окна и двери на террасу. Слишком много белого. Вместо умиротворения или хотя бы удовлетворения, белизна вызывала лишь приступ тошноты.
Все в комнате свидетельствовало о том, что всем этим владеет девушка. На деревянном трюмо гостьями лежали драгоценные камни, украшения, кольца, как бы небрежно брошенные своей хозяйкой. На ширме висели длинные нитки жемчуга, шелковые халатики бордового и черного цвета, разнообразные детали женского туалета. Одна дверца деревянного шкафа была приоткрыта, и оттудова выглядывала разнообразная одежда. На тумбочке справа от огромной кровати с балдахином из тюли стояла красивая лампа, а рядом лежала книга «Люсьен Левель». Страницы давно перемешались в ожидании хозяйки.
Словно контраст всей этой белизне, на ковре(тоже белого цвета, прошу учесть) красовались огромные пятна крови. Моей крови. Она, словно змея, ползла по идеально зеркальному полу ко мне. Ее исток начинался где-то возле моих уст. Я лежала посреди комнаты, скрутившись в комок, и беспомощно и даже с неким испугом смотрела на дверь. Вкус собственной крови был мне отвратителен, но что я могла поделать? Хорошо, что это все закончилось… И хоть этот вечер останется запечатленным на моем теле куче й гематом и ушибов, но он хоть не калечит меня больше. Я сжала зубы, чтобы сдержать крик. Мне было действительно очень больно. Я даже посмею заявить, что такую боль, как эта, я никогда в жизни не испытывала. Я не о физической. Я о моральной.
Было такое чувство, что с меня как будто спустили кожу, не убив предварительно. Что-то подступало к горлу и давило меня. Этот ком был очень горяч, прямо огненный. Хотелось встать, сорвать этот балдахин, который меня так жутко бесил, швырнуть светильник в окно, сломать трюмо, порвать книгу, перевернуть ширму, порвать все те нити и рассыпать бусы…. А вместо этого я лежала посреди комнаты, корчась от боли. Я опустила глаза вниз. Мой корсет был перепачкан кровью. Увидев свой «свадебный подарок» я невольно захныкала. Ведь он гарантировал мне неприкосновенность и защиту в его руках… Перед глазами всплыли воспоминания.
Каким галантным, сдержанным и высокомерными показался мне этот человек при первой встречи… Я даже подумала: «Как же прельщает меня его высокомерие и холодность… Думаю, вместе мы будем смотреться величаво…». Я закусила губу. Какой же глупой я порой бываю. Как же я сразу не разглядела психа? Как же сразу не догадалась о его садистских наклонностях? Чего только стоило мне желание матери «воссоединить два аристократических рода – кровно и финансово». Перед глазами всплыла картина свадьбы.
Это было холодное осеннее утро. Я помню его как сейчас, ведь всю ночь не сомкнула глаз. Рассвет со своим бесстрастным, пустым ликом осведомил меня о приходе дня свадьбы. Признать, он был единственным изо всех, кто жалел меня искренне: он беспомощно скользил вокруг дома и заглядывал в мое окно. Он плакал и стонал, как мне показалось, о кошмарной миссии, которую возложило на него сегодняшнее торжество, и слезы его струились по оконному стеклу, а деревья, сострадая ему, склоняли головы. Помню, как в комнату зашла мать и безмолвно стала готовить меня к церемонии. Корсет был завязан особенно туго, а макияж я исправляла раз, наверняка, пять, потому что предательские слезы срывались с глаз и вызывали немое порицание моей матери.
Свадьба сама по себе прошла очень спокойно и сдержанно. Я бы даже сказала, слишком сдержанно. На свадьбе присутствовало всего-то на всего двенадцать человек: я, моя мать, жених, отец и мать жениха, и еще шесть человек, которых я никогда не знала. Священник медленно и монотонно читал ектенью, а в оконном стекле билась муха. Я смотрела на нее и невольно сравнивала с собой – такой же беспомощной в этом заточении, такой же неспособной преодолеть препятствие. Помню, что до последнего момента я колебалась с ответом. Но, поймав внушительный взгляд матери, я испустила вздох и ответила:
-Согласна.
И допустила ошибку всей своей жизни. Потом мы поехали в особняк к его родителям, отзавтракали и поехали в нашу квартиру… Вот тогда впервые я и узнала о его наклонностях. Помниться мне, он бил меня руками и ногами со всей силой, которой обладал двадцатидвухлетний мужской организм. Даже когда я упала, он не сжалился. А потом началась самая кошмарная ночь моей жизни.
Я ухмыльнулась. Вот, почему они не раздумывали долго над предложением о женитьбе. Вот, почему так тепло принимали у себя какую-то жалкую нищенку с гордым именем, огромным высокомерием и пустыми карманами. Я села и, обхватив руками коленки, вытерла рукой кровь.
Дверь распахнулась. Медленным прогулочным шагом с бокалом вина в руке вошел мой кат – мистер Резерфорд. Его лицо как всегда излучало высокомерие, а от холода глаз стального цвета, казалось, температура в комнате сама по себе падает. Он был очень схож с ангелом: золотистые кудряшки обрамляли мужественное лицо, серые глаза глядели довольно проницательно и скрывали за собой бесконечный ум и холодность. Мистер Резерфорд был высоким отлично сложенным молодым человеком и внушал святость и доброту. Но внешность бывает обманчива. Я почтительно склонила голову и поднялась, пряча презрение в глазах. Он неспешно вошел в комнату, поправив носком немного сдвинувшийся коврик, и направился ко мне. Мои руки невольно сомкнулись в замок, а зубы сжались. Мистер Резерфорд медленно прошел вдоль комнаты к самым балконным дверям, сделал пару глотков красного, словно кровь на моей губе, вина и, упершись рукой на трюмо, окинул меня взглядом, сродни тому, как лев смотрит на пойманную, но все еще живую, дичь, и спросил:
-Ничего не хотите сказать мне, Кортни?
-Нисколько, сэр, - кротко, но с ощутимым холодом ответила я, не поднимая глаз. Мне было не комфортно, что я стою перед ним в одних чулках, корсете и легком халатике, но размышления этого рода были чужды мне на данный момент. Муж сделал еще пару глотков из бокала, не спуская глаз с меня, и спокойным ровным тоном осведомил меня:
-Вы посмели сегодня по обеду поставить меня в неловкое положение своим отказом перед гостями. Я ведь просил вас немногое.
Я на секунду подняла на него взгляд полный презрения. Ну конечно. Значит, я должна была согласиться на то, чтобы он демонстрировал меня своим гостям, словно мартышку в цирке!
-Мы ведь оговаривали ваши обязанности в этом доме, - мне на мгновение показалось, что передо мной стоит не муж, а начальник какой-то компании, и вычитывает меня за проступок в исполнении служебных обязанностей, - Я от вас требую, чтобы вы больше никогда не прекословили мне в моих требованиях, - он сделал ударение на словах «требую» и «никогда». Мои щеки вспыхнули. Я как будто получила пощечину от этого мерзавца. [/i]Никакой, никакой мужчина[i] на свете не посмеет заставлять меня что-либо делать! А тем более этот больной подонок!
-Мистер Резерфорд, боюсь вас огорчить, но я не ваша вещь. И не ваша собственность, чтобы указывать мне, что делать, а что не делать. Я живой человек, нравиться вам это, или нет. И я буду делать только то, что захочу, - быстро и четко проговорила я, смотря ему прямо в глаза, и вдруг оступилась в испуге. Его руки задрожали, а в глазах загорелись два красных уголька злобы, быстро разгораясь в бушующее пламя. Губы изогнулись в усмешке. Жуткой, безумной, садистской усмешке, обнажив белоснежные зубы. Он стал медленно подступать, нависая надо мной и сжимая руки в кулаки.
- Нет, Кортни. Боюсь, вы ошибаетесь…, - его голос дрожал. От каждого слова веяло могильным холодом. Я окаменела. Страх, липкий страх опутал меня словно спрут свою жертву, не давая пошевелиться. И, хоть и хотела убежать или закричать, позвать на помощь, не смогла. А лишь смотрела на него глазами полными ненависти и презрения. Он подошел ко мне вплотную, полностью заслонив все остальное своим массивным корпусом. Я наконец-то овладела своим телом и отпрыгнула в сторону, вскрикнув от испуга, ибо его маниакальное выражение лица безумно пугало меня. Но муж схватил меня за волосы, мгновенно намотав прелестные шелковые локоны на кулак, и притянул к себе.
- Я повторяю, - Резерфорд буквально рычал. - Я требую, чтобы вы больше никогда не прекословили мне в моих требованиях, - повторил он дрожащим от гнева и негодования голосом. Я лишь заскулила в ответ. Глаза его налились кровью, и, не сильно заботясь о том, куда я упаду и как, швырнул меня на пол. Пролетев, словно изломанная кукла, пару метров, я упала возле кровати, несильно, терпимо, ударившись головой о резное дерево ложа. И уже через мгновение я пожалела, что не потеряла сознание от пульсирующей боли в затылке. Один стремительный, размашистый шаг... И нога мужа, занесенная для второго, с силой врезается в мое тело. Ребра тут же отзываются болью. Но я прекрасно знала, что это лишь прелюдия...
Резерфорд стал с ненавистью и ожесточенностью лупить меня ногами, как тогда, в нашу первую брачную ночь. Как и тогда, он не стал сдерживать рвущегося на свободу хищника... Хищника? Нет. Это был падальщик, целая стая жалких падальщиков, осознающих свою ничтожность перед лицом более сильного и, одновременно с этим, безнаказанность перед лицом своей жертвы. Запыхавшейся лани, которую уже почти покинули силы...
Второй удар – опять по ребрам. Третий, - особо сильный и доставивший моему мучителю особое удовольствие, он даже издал что-то вроде воя, - в живот. Урод... Попыталась заслониться коленями... Помогло, но не сильно. Теперь все ноги будут в синяках и ссадинах, которые как всегда никто не увидит – будут скрыты еще одним изысканным и пышным платьем.... Удары шли один за другим. По ребрам... По ногам... Единственным местом, что это животное, сейчас, по обыкновению вошедшее во вкус и приближающееся к состоянию полного экстаза, не тронуло, было мое лицо, по которому, вопреки желанию, уже стекали два тоненьких ручейка... Ведь такие побои ничем не скроешь. И явные следы разрушат иллюзию счастливой семьи, что сложилась у окружающих... Сознание постепенно отключалось из-за той боли, которая разливалась по моему телу с каждым его ударом.
Еще один... На этот раз именно носком. Кажется, все же одно ребро сломал... Вспышка боли заливает все вокруг белым светом, но, увы, не приносит такой долгожданной свободы, когда сознание, наконец, покидает меня... Увы, оно продолжало сидеть на месте, не желая уходить быстро, и вместе с ногами мужа, мучить мое тело...
Словно в полу-сознании, я помню, как кто-то позвонил в дверь, и муж побежал открывать. Как в квартиру ворвалось пятеро людей в масках, а муж упал на пол, издав визг. Как чьи-то сильные руки подняли меня с пола…