Книги были неотъемлемой частью жизни Ноя. Они заменяли ему друзей, которых у него никогда не было, родителей, которые редко обращали внимание на младшего сына, и девушку, которой у него, как ему казалось, никогда не будет.
Он уже почти свыкся с этим.
Но иногда он с завистью смотрел на других, более счастливых, которые весело проводили время в компании, имели прекрасные отношения с родителями и часто целовались. И тогда книги казались ему самым страшным проклятием.
На это шоу он попал только ради того, чтобы завести друзей.
Это было еще одно фиаско.
Те, кого он считал достаточно умными, также были слишком высокомерными. Самыми доброжелательными оказались идиоты.
И был ещё один человек, который был достаточно умен и сговорчив. Им оказалась одна очень симпатичная готесса по имени Гвен.
Ной часто наблюдал за ней. В течение всех трех сезонов. И постепенно, медленно, но верно, влюблялся в неё.
Ему нравилась её молчаливость, её чувство юмора, а также то, как потрясающе сексуальна она была в черном. Единственное, что ему в ней не нравилось, — то, каких парней она предпочитала.
Еще ему не нравился ни Трент, ни Дункан. Первый – за то, что не понимал её, но все равно лез к ней; второй – за то, что понимал её слишком хорошо.
Ной ревностно следил за её отношениями сначала с музыкантом, а потом с панком. И каждый раз от ревности сжимал руки в кулаки настолько сильно, что ногти впивались в кожу. Было до безумия обидно оттого, что этим двоим внимания доставалось больше, чем ему.
Черт возьми, да даже Коди она уделяла больше внимания, чем ему!
Когда его однажды посетила такая мысль, он сломал карандаш, который держал в руках, а самым сильным его желанием было подойти к ней, как следует встряхнуть и крикнуть: «Да неужели ты не видишь?»
Но что Ною всегда с легкостью удавалось, так это держать себя в руках, изображая полнейшее равнодушие.
Последний выпуск «Мирового Турне». Последний раз, когда он мог посмотреть на ней вживую.
Ной долго взвешивал все «за» и «против», пока его не пронзила мысль: «Сейчас или никогда!»
И когда камеры были выключены, а софиты погашены, Ной подошел к девушке, которая, на его счастье, стояла совершенно одна, и поцеловал её. Так просто, без лишних слов и действий.
— Я люблю тебя, — сказал Ной, когда их губы разомкнулись. И, не дожидаясь ответа, пошел к выходу, уверенный, что больше ему в этой жизни ничего не надо.
Он услышал цокот её каблуков, которые она одела, вероятно, единственный раз в своей жизни. Ной удивленно обернулся и увидел, как Гвен подбежала к нему и на мгновение коснулась своими губами к его.
— Зря ты так долго ждал.
Усмехнувшись, Ной потянулся к её губам.
Кажется, в его жизни появилось что-то поважнее книг.

В этой жизни только одна вещь могла успокоить Гвен – чашка горячего шоколада.
Поэтому когда Гвен так глупо проиграла Оуэну, она не расстроилась, а налила себе полную чашку шоколада и улыбнулась, вдыхая терпкий аромат.
Когда Гвен рассталась с Трентом, она прорыдала всю ночь, а наутро сварила себе шоколадный напиток. И улыбнулась, вспомнив улыбку одного милого парня с зеленым ирокезом.
В самолете, где не нашлось не то что горячего, даже плитки проклятого шоколада, Гвен заперлась в туалете и долго плакала оттого, что Дункан предпочел Кортни.
Когда она, утирая последние слезы, вышла из кабинки, то уткнулась носом в что-то мягкое и теплое.
Алехандро.
Со злости Гвен закусила губу. Еще не хватало перед этим интриганом показывать свои слабости!
— Что-то случилось, caramelo? – Участливо спросил испанец.
«Какой хороший актер», — пронеслось у неё в голове.
— Нет, все в порядке, — слишком резко ответила девушка.
— Что-то незаметно, — язвительно откликнулся Алехандро. Но уже через секунду взгляд его потеплел. – Может, я могу тебе чем-то помочь?
— Если ты раздобудешь мне чашку горячего шоколада, то разрешишь все мои проблемы.
И она гордо удалилась, оставив его задумчиво глядеть ей вслед.
На следующий день Гвен буквально валилась с ног от усталости. Её команда и команда «Крис самый…» проиграли, и они вынуждены были лететь в одном отсеке.
Участники уже мирно спали, а она все вертелась на лавочке и никак не могла уснуть. В голову лезли мысли о Дункане, о Кортни и о том, что не стоило так глупо попадаться на глаза Алехандро.
— Эй, ты не спишь? – Шепотом спросили у неё.
— Нет, не сплю, — также шепотом, не открывая глаз, отозвалась Гвен.
— Отлично! Значит, ты сможешь выпить свой шоколад.
Девушка резко села, удивленно хлопая ресницами.
— Как ты…
— Неважно. Пей. – Алехандро протянул ей кружку с дымящимся напитком.
— Оно отравлено, да? – Принимая чашку, подозрительно спросила девушка. В ответ послышался тихий смех.
— Зачем мне тебя травить?
— Чтобы победить, — пожала плечами Гвен и отпила немного. Было… вкусно.
— Тебя травить нельзя, — ответил ей испанец.
Остаток ночи они провели молча.
На следующий день Гвен выбыла. Кто бы сомневался, что Кортни и Хезер объединятся, чтобы выкинуть её.
Она снова пила горячий шоколад, но не из-за проигрыша и не из-за Дункана.
Ей просто не хватало чьих-то зеленых глаз.
После последних съёмок она пришла к себе в квартиру, скинула надоевшую обувку и легла на диван, свернувшись калачиком.
Гвен почти уснула, но тут нос уловил нежнейший аромат шоколада, доносившийся из кухни.
Из кухни, где она обнаружила Алехандро, непринужденно наливавшего напиток в две чашки.
— Как ты меня нашёл?
— Ну, я же миллионер, — ответил он, протягивая ей кружку. Она приняла ее.
Он внимательно следил, как она приблизила чашку к губам и сделала небольшой глоток. И, словно не выдержав, Алехандро притянул её к себе и поцеловал.
— Вкусная, — прошептал он, с трудом разорвав поцелуй.
Она не ответила, только уткнулась лицом в его широкую грудь.
Теперь только это могло успокоить Гвен.

Напиваться в одиночестве – не самый лучший способ решения проблем. Это вам любой психолог скажет.
Поэтому я не хожу к психологам.
А бутылка “Jack Daniel’s” может выслушать лучше любого мозгоправа, и без нудных комментариев.
Крис МакЛин, конечно, не образец добропорядочности и законопослушности – но так я не нажирался еще ни разу.
И если бы не этот дьявол в юбке, я бы сейчас не убивал свою печень.



Да-да, я говорю о тебе, любовь моя. Тебя здесь нет, но ты всегда каким-то непостижимым образом узнаешь мысли окружающих. Не иначе, его Сатанинское Высочество нашептывает тебе чужие тайны.
Для всех ты просто бунтующий ангел, но я вижу, на чем держится твой нимб.
А что касается интриг, то ты в миллион раз хитрее, чем Алехандро с Хезер вместе взятые (удивительная пара – при желании они вдвоем смогут захватить мир, если ты их не опередишь).



Парочка заинтересованных взглядов, нечаянные прикосновения, якобы наполненные интимным смыслом, и Коди готов на все, чтобы ты вновь обратила на него внимание.
Рассеянные улыбки, смущенно опущенные глазки при случайном пересечении взглядов, - Трент что, правда на это купился? Хотя он тот еще романтик хренов.
С Дунканом было сложнее – он не такой простофиля, как эти двое. Но ты нашла выход из трудной ситуации – несколько насмешек над Гарольдом, циничный юмор и странные отношения на тонкой грани – и вот панк зажимает в темном углу не Кортни, а тебя.
Ты, словно суккуб, соблазняешь парней и потом медленно, как на пыточном огне, разрушаешь, ломаешь их, не оставляя им ничего, кроме оглушающей пустоты.



А я? Был ли я твоей целью?
Улечься на неудобном полу - плохая затея, на следующее утро все тело будет ныть (а голова еще и мстить за бутылку виски), но мне плевать.
Неужели я настолько проницателен, чтобы узреть твою истинную сущность, или ты позволила мне это сделать?
Звук твоих аккуратных шагов убеждает меня в том, что ты никогда не делаешь что-либо просто так. И как давно ты была здесь, любовь моя?
Ты ложишься рядом, положив свою голову на мою грудь, а я как можно крепче прижимаю тебя к себе. Твоя аристократически бледная кожа резко контрастирует с моей загорелой.
Меня охватывает темное, липкое чувство не то ненависти, не то счастья, и я упиваюсь им, а оно пьянит меня сильнее, чем чертов бурбон.
Я падаю, а в твоих глазах удовлетворенно пляшут дьявольские огоньки. Ведь ты снова получила то, что хочешь.
Я падаю.

Он мне сразу не понравился.
Слишком самоуверенный. Слишком красивый. Слишком опасный.
Слишком похожий на меня.
И все эти его ужимки и манеры на меня не подействуют - фальшивил он в каждом предложении, слове, звуке. А наивные идиоты вокруг сразу поверили в хорошего Алехандро. Вежливого Алехандро. Прекрасного Алехандро.
А меня от него тошнит. Он явно не тот человек, которому стоит доверять.

Мы вваливаемся в номер, не отрываясь от губ друг друга. Он каким-то чудом умудряется закрыть дверь комнаты этого дешевого мотельчика. Повалив меня на кровать, он начинает стягивать с меня платье.
Его поцелуи слишком жадные и требовательные, и мне кажется, что я задыхаюсь.
Я избавляюсь от его рубашки, провожу руками по спине, царапая ее своими ногтями. Он целует мою грудь, лаская ее языком, а я стону – громко, не таясь.
Интересно, а он – тот, кого с нами нет, но кто постоянно рядом, - так же стонет от твоих ласк?

Он был зол. И причиной тому была я.
Еще бы он не злился, я унизила его на всю страну, отвергнув в прямом эфире, да еще и пролетев с деньгами.
Проиграть великой интригантке – это честь. Проиграть опростоволосившейся зазнайке – вот истинный позор.
Вероятно, и в больнице бы он не оказался, если бы я выбрала Похоть, а не Алчность.
Его родители были излишне знамениты, чтобы позволить своему сыну остаться инвалидом и уродом, и достаточно богаты, чтобы исправить это.
Уже через год Алехандро был почти таким же прекрасным, как и прежде. До меня.

Он зубами снимает с меня нижнее белье и отбрасывает его в глубь комнаты. Слегка помутненным взором смотрит на меня, обнаженную, возбужденную, тяжело дышащую, - любуется.
Быстро стягивает с себя оставшуюся одежду, ложится на меня сверху, и я чувствую его в себе. Он двигается медленно, словно хочет меня испытать – попрошу ли я пощады?
Он знает, что попрошу. Просто у него уже давно вошло в привычку пытать меня.

Прошло два года, а шумиха вокруг нас и давным-давно окончившемся шоу все не утихала. Нас приглашали в разные передачи рассказать, как мы смогли «пройти все ужасы испытаний».
Это было еще одно обычное шоу, куда на этот раз позвали всех.
Идиотское шоу, идиотские вопросы, идиот-ведущий. Все как обычно.
Я хотела поговорить с ним. Зачем? Я и сама не знала. Наверно, став богатой и знаменитой, как всегда мечтала, я захотела стать желаемой.
Алехандро – единственный парень, которому я могла позволить себя обожать.
Зайдя в его гримерку, я поняла, почему мне стоило постучаться.

Мои ноги вокруг его талии, мои губы нашли его, и я сама растворяюсь в нем полностью, без остатка.
Наслаждение слишком велико, чтобы я могла думать о чем-либо еще.
Я кричу от удовольствия, руки комкают простыни, а кровать жалобно скрипит под нами. Я смотрю вверх, замутненным взором различаю наши тела в грязном зеркале на потолке.
Вижу себя – мокрую, голую, и-де-аль-ну-ю, - и его – того самого урода с обуглившейся кожей и выгоревшими волосами.
Перевожу взгляд на своего любовника и вижу Прекрасного Принца.
Я кричу, но не от оргазма.

Им стоило бы закрыть двери. Повесить табличку «Не беспокоить». Сделать это где угодно, но не здесь, в этой маленькой, темной гримерке, которую выделили Алехандро.
Он смотрел на меня удивленно и – чуть-чуть – насмешливо. Он знал, зачем я здесь, и то, что я застала их, доставляло ему удовлетворение.
А Трент, изогнувшийся под ласками его губ и рук, еще не до конца осознавал, что они попались.
Вот как музыкант пытался забыть свою готессу.
А он с радостью ему помог, затащив к себе в постель.

Кончили мы почти одновременно.
Он лежит рядом, даже не пытаясь прикрыться одеялом. Его лицо искажено удовольствием.
Я, почти не дыша, смотрю в это зеркало и вижу, как уродливый мужчина с темным, похотливым взглядом – как у Дьявола – обнимает за талию девушку с позеленевшей кожей и застланными молочного цвета пленкой глазами.
Протягиваю к зеркалу руку (моя кожа светлая, она чуть блестит в неярком свете единственной включенной лампы) – покойница с абсолютной точностью делает то же самое.
А по ее – моим – щекам бегут бессильные слезы.

Шантаж – низкое дело, но я никогда не страдала от этого.
Раз в неделю в моей постели Прекрасный Принц – это стоит того, чтобы слегка нарушить закон.
Ты же не хочешь обнародовать нелицеприятную правду о себе, да, Трент?
Алехандро, кажется, был не слишком огорчен своим новым положением. Словно это он держал меня на коротком поводке, а не я его.
Впрочем, пусть убеждает себя в чем угодно.

Теперь я поняла.
Это он наказывал меня. Сводил с ума за то, что опозорила.
Что ж, поздравляю, ему это удалось.
Иначе бы я не глядела в свое мертвое отражение с неестественной улыбкой.

20:57.

«Дорогой дневник,
Сейчас вторник 18 апреля 20** года. Двадцатый день пребывания в этом чертовом лагере Ваванаква и тринадцатый день, как мы боимся выходить ночью на улицу.
Кто бы мог подумать, что я, Линдси, Бет, Хезер и Кортни сможем пробыть в одном пространстве больше одного часа и не попытаться перегрызть друг другу глотки?
Страх, он объединяет.
Насколько ты помнишь, дорогой дневник, еще вчера нас было шестеро. Ключевое слово в этой фразе «было». Храбрый маленький Коди вызвался раздобыть еды, но так и не вернулся. Пришлось влезть в припасы «на крайний случай».
Как странно, что я так спокойно думаю о его… смерти? Как точнее назвать то, что происходит с нами, - с ними – когда мы становимся такими?
До сих пор помню, какую истерику я закатила, когда это поразило Дункана – первую жертву… эпидемии. Ведь я всегда говорила: «человек не таракан, приспосабливается он дольше». Только сейчас поняла, что я была не права.
Человек быстро привыкает ко всему – к боли, к разочарованиям… к смерти.
Сегодняшняя ночь – последняя. Уже завтра мы…»

- Эй! Опять что-то строчишь в своем дневнике?
Хезер. Ты, дорогая, как всегда - вовремя.
- Тебе-то какое дело? – Огрызнуться, просто так. Чтоб поддержать иллюзию прошлого.
Такого далекого.
- Никакого, просто мне скучно, - ну конечно, Её Высочество скучают. Шут по имени Гвен должна развлекать свою Королеву, опасаясь её праведного гнева.
Нет, не сегодня, Хез. Я стараюсь скорбеть по человеку, на которого тебе, в общем-то, всегда было плевать.
А вот и Принцесса проснулась. Почти с нежностью смотрю на неё. Она хоть и стерва, но командир отменный.
Когда выбирали главную, то были две кандидатуры: Кортни и Хезер. Но Хезер любит много говорить, в отличие от Корт, которая говорила прямо и по делу. И которая никогда не дает пустую надежду.
Впоследствии я все более убеждалась в верности этого решения. Благодаря мисс Зануде у нас есть еда, вода, и мы скоро свалим из этого проклятого места.

«Тринадцатый день. Плохое предчувствие.
Никогда не верила в эти предрассудки, но, похоже, придется…»

21:41.

До рассвета ещё долго. Очень долго.
Главное сейчас – переждать. И сохранять спокойствие, как бы банально это не звучало. Ни паника, ни излишняя надежда не нужны.
Паника – это отвратительно, но хуже надежды ничего нет. Никто не задавался вопросом, почему надежда оказалась на самом дне ящика Пандоры? Как она там оказалась? Отчего её заперли вместе с остальными пороками?
Помню, как наорала на Бет, когда она сказала Линдси, что главное – надеяться. Мои вопли тогда закончились смачной, звонкой пощечиной, которая оставила красный след на лице толстушки. Гвен тогда меня схватила за руку и оттащила в самый дальний угол. Молча налила стакан непонятно откуда взявшейся водки (видимо, у Криса стащила) и влила в меня горячительную жидкость. Потом подошла Хезер и попросила в следующий раз держать себя в руках.

«Ты, конечно, права, но эти идиотки этого не понимают. Нам только открытой вражды не хватало».

Просто поразительно, как мы смогли стать так близки друг к другу. Не закадычные подруги, а… хорошие партнеры.
Жаль, что окна заколочены, так не хватает свежего воздуха. Невозможная духота.
Ну что ты, Гвенни, на меня так уставилась?
Лучик.
Правильно Дункан тебя назвал. От тебя действительно идет какое-то тепло. Не такое обжигающее, как от Хезер, а такое… такое твое.
- Кортни, сколько времени?
Что, Бетти, не терпится свалить отсюда? И мне не терпится, хоть я даже почти наслаждаюсь этой жизнью. Вот такая я извращенка.
- Сорок семь минут десятого. Тебе зачем?
Мнется на месте, молчит. Понятно.
- Не волнуйся, до семи утра время ещё есть. Можете спать, все равно не вам дежурить.
Все равно не верит. Наконец-то. Я таки смогла выжечь у нее все эти заморочки конченой оптимистки.

23:35.

Уж полночь близится, а Германа все нет… Черт, какие идиотские мысли в голову лезут.
Не могу уснуть. Я голодная до ужаса, а еды и так мало осталось.
Гвен опять что-то в своем дневнике пишет. Не надоело ей? О чем можно писать, если ты большую часть суток сидишь в одном и том же помещении не в самой приятной компании?
Кортни опять пялится в заколоченное окно. Каждый раз, когда её мучает бессонница, она смотрит в окно, словно ожидая чего-то.
Бессонница мучает её часто.
Гораздо чаще, чем до этого. Иногда я замечала, как она раньше, до этого, ночью уходила куда-то. Или просто сидела и смотрела в иллюминатор.
Бет всхрапнула во сне и перевернулась на другой бок. Линдси, счастливая идиотка, улыбается во сне и прижимает к себе подушку. От блонди толку мало, поэтому мы никуда её не выпускаем. Поэтому она такая вся из себя оптимистка.
Конечно, она-то не видела, как умер Алехандро. И Бриджетт. И Ева. И ещё она до сих пор удивляется, почему Ной с Тайлером не вернулись из леса.
О, Гвенни оторвалась от своей тетрадки.
- Вы слышали?
А глаза-то какие испуганные.
- Что? – Корт, кажется, задремала. Потирает сонные глаза.
- Не спи, замерзнешь, - язвительно, едко. Пусть не расслабляется, начальница.
- Гвен, что ты слышала?
Прижала палец к губам, требуя тишины.
Получите – распишитесь.
Пару минут сидим в напряженных позах, вслушиваясь.
- Показалось.
Облегченный вздох.
- Слава б… - начала Кортни, но осеклась. Здесь это слово не в моде.
Жрать-то как хочется.

00:59.

Кортни уснула. Пускай, она заслужила.
Хезер не спит, уже час сидит в одной позе – колени у груди, руки сжаты в кулаки, голова опущена. Откуда я знаю, что она не спит?
Во сне она дышит по-другому. Тихо, глубоко, настороженно. Словно ждет подвоха.
А Кортни спит не так. Она дышит часто, делая мелкие вздохи, и, кажется, хмурится даже во сне. Командирша, сразу видно.
Опять!
Что-то есть наверху. Слышится какой-то шорох.
- Хезер…
Молчит. Её Величество соизволят мне ответить?
- Хезер!
Медленно поднимает на голову и поворачивается в мою сторону.
- Что? – Говорит словно через силу.
- Слышишь?
- Слышу. Но ничего особенного в этом не вижу. Мало ли, что это может быть.
- Да. Например, ЛиШона. Или Иззи.
Фыркает, но не отвечает.
Уже среда, 19 апреля 20** года. Четырнадцатый день.
Тринадцатый день канул в Лету, забыв захватить с собой плохое предчувствие.

01:23.

Голод.
Голод.
Голод-голод-голод. Все, о чем я сейчас думаю, это что бы сожрать.
Руки трясутся. Холодно, ноги уже окоченели.
И я слышу, Гвенни, слышу. Прекрасно слышу. Голова уже раскалывается от этих шорохов, вздохов. Кажется, я даже слышу, как течет кровь по твоим венам.
Глаза слипаются. Боюсь уснуть. Сама не знаю почему.
Надо что-то сделать. Попрыгать, поговорить, пошевелиться. Не могу сидеть в одной и той же позе. Не могу и пошевелиться.



Странный стишок. Помню, как читала его в детском саде. Воспитательница тогда смотрела на меня и умилялась. Ей и в голову не приходило, что стихи, которые зачитывает девочка на стуле, никак не могут вызвать умиления. Слишком жестокие.
Дети, они такие.

04:51.

Светает. Пламя свечи дает неровный свет.
Гвен сидит, закутавшись в одеяло, прижимая к себе потрепанную тетрадку. Не расстанется даже на мгновение.
Бет и Линдси спят в объятиях друг друга. Женская дружба – такой же миф, как и Атлантида, Греческий огонь и Зона 51.
Хезер. Что-то мне не нравится в её облике. Что-то не так. Она какая-то неправильная.
Наверно, это паранойя. Сейчас, когда все почти позади, она решила попортить мне нервы. Замечательное чувство юмора у моей психики.
Надо чем-то занять себя. Надо чем-то занять себя. Надо чем-то за…
- Гвен?
Глаза большие-пребольшие. И смотрит своими большими глазищами на Хезер, словно в первый раз увидела. Опять шорохи?
- Не отбрасывает… - Сдавленно шепчет себе под нос, дергаясь, будто хочет отползти, но не решается.
Смотрю на Хезер.
Пламя свечи весело колеблется, давая небольшой свет, но оставляя большую часть комнаты в тени.
А Хезер тени не отбрасывает.
Рука сама тянется перекреститься.
- Отрежу! – Шипит брюнетка, яростно глядя на меня.
Дергаюсь и тут же замираю на месте.

05:01.

Уже десять минут мы неподвижно сидим и неотрывно смотрим друг на друга. Хезер следит за нами напряженно, словно хищник на охоте. Бет и Линдси, беспечные идиотки, все еще спят, даже не шевелятся во сне.
Все тело затекло, глаза слезятся, а в мыслях только одно: «Кортни, давай, придумай хоть что-нибудь! Я в тебя верю, чертова ты командирша!»
Еще минута проходит в напряженной тишине. Память услужливо подкидывает фразу из учебника по латыни. Губы сами начинают шептать непонятные слова.

05:03.

Слышу, как Гвен шепчет себе что-то под нос, но не могу разобрать, что именно. Хезер теперь смотрит только на нее злыми голодными глазами, а я боюсь шевельнуться, хотя это самый удачный момент для атаки. Но этот шепот и Хезер, глаза которой я до сих пор вижу, сбивают с мыслей. В голове все смешалось, но, как это ни странно, я могу разобрать то, что нашептывает себе маленькая готесса:
- Sator arepo tenet opera rotas*, sator arepo tenet opera rotas, sator arepo tenet opera rotas… - и не останавливается ни на секунду. Сама того не замечая, я начинаю повторять эти странные слова:
- Sator arepo tenet opera rotas…
А Хезер кричит. Ее крик разрывает тишину, отчего Линдси и Бет тут же просыпаются, спросонья не понимая, что происходит.
Через мгновенье Хезер кидается на Гвен, а та, закрываясь руками, уже не шепчет, а кричит эту фразу, переходя на визг:
- Sator arepo tenet opera rotas! Sator arepo tenet opera rotas!
Когда до сонных дур доходит, что случилось, они в ужасе забиваются в дальний угол, а я, не переставая твердить эту фразу, кидаюсь на Хезер. Запрыгнув брюнетке на спину, мне нечеловеческими усилиями удается оттащить ее от Гвен. Готесса, откашлявшись, через силу поднимается на ноги, морщась от боли (все лицо в царапинах, а на белоснежной шее красные следы), и кидается мне на помощь.
- Sator arepo tenet opera rotas!
Клубок тел, и невозможно разобраться, где чья конечность. Наконец, удается повалить Хезер на живот и завести ей руки за спину. Гвен садится ей на спину и шипит прямо в ухо:
- Sator arepo tenet opera rotas.
Хезер визжит, но постепенно ее вопль затихает, а потом и вовсе прекращается. Она больше не сопротивляется, ее тело обмякло, а глаза пусто смотрят в никуда.
А Гвен, как ошпаренная, отскакивает от тела девушки и, несмотря на все свои убеждения, судорожно крестится.
- Упокой, Господи, душу рабыни Твоей Хезер, - слышу я шепот Бет.
- Заткнись, дура, - тихо говорю ей. Та непонимающе на меня смотрит, но замолкает.

06:45.

Тело Хезер лежит у окна, накрытое брезентом. Осталась пятнадцать минут. Не могу на нее смотреть. Не могу отвести взгляд от ее тела.
Теперь, когда гримаса презрения и брезгливости исчезла с ее лица, я могу поверить в то, что она действительно красива – светлая чистая кожа, длинные темные ресницы, прямой нос, правильно очерченные губы красноватого цвета.
Была красива.
- Гвен, - потрясла меня за плечо Кортни.
- Да, командирша? – не отводя взгляда от мертвой красавицы, устало ответила я.
- Ты как? – да, Корт, ты правильно покраснела, глупый вопрос.
- Относительно нормально, - какой смысл огрызаться? Кортни – не Хезер, в ответ не съехидничает.
Спустя какое-то время командирша смотрит на часы и сухо кидает:
- Пора.
Мы берем наши скудные пожитки, в основном состоящие из запасов еды и воды, и, аккуратно проверив, нет ли засады, уходим.
Я иду последней. Хезер все также лежит в углу, неподвижная и сломанная.



Что-то щелкает в голове.
- Кортни, я сейчас проверю, все ли я взяла, мало ли…
Девушка молча кивает.
Влетаю в нашу тюрьму и крепость и стремительно направляюсь в угол, где лежит тело Хезер.
Нет, там лежит Хезер!
Падаю на колени и, аккуратно взяв ее голову в руки, нежно целую в холодные губы.

6:59.

«Каждый сходит с ума по-своему», - любила приговаривать моя бабушка, покупая совершенно идиотские тарелочки с котятами. Не забыла она упомянуть, что с ума сходят только в одиночестве.
«Гвен и так слишком долго держалась», - проносится у меня в голове.
Дункан ушел за водой и не вернулся.
Они с Трентом отправились пополнить запасы еды. Вернулась только готесса.
Вся в крови.
Бедный Лучик.
Не знаю, почему, но в животе появляется такое теплое чувство, когда я смотрю на Гвен. Сочувствие и желание спасти.
«Надо же, я, оказывается, страдаю комплексом героя», - усмехаюсь я своим мыслям. Хмурая темновласка странно на меня смотрит, но ничего не говорит.
Пора прекращать разговаривать сама с собой. Это похоже на шизофрению.

7:08.

Мысли в голове сбились в один тугой комок и никак не хотят проясниться.
Я смотрю – но не вижу.
Слушаю – но не слышу.
В душе пусто-пусто, а я сама такая легкая-легкая.
Странное чувство – ни упасть, ни взлететь.
Я смотрю на Линдси и Бет, которые, прижавшись друг к другу, цепляясь друг за друга, как за последнюю соломинку, идут впереди меня.
И внезапно мне становится тошно от их фальши. Прятать желание отгородиться от опасности чужим телом за нуждой в поддержке – низко.
Не в силах совладать с непонятной яростью, перевожу взгляд на Кортни, которая гордо задрала голову, пряча страх за решительностью.
А в груди странное чувство – ни упасть, ни взлететь.

7:10.

Вокруг тихо.
Подозрительно тихо.
За нами не следят – я бы почувствовала, но не слышно ни звука, только наши робкие шаги.
Шаг – вздох – шаг – выдох – шаг…
Я слышу неестественно громкий шелест, и негромкое «Нет».
Поворачиваюсь и вижу, как Гвен смотрит в яму, которой не было двух секунд назад. А на дне…
Линдси и Бет не попадут на лодку.
"Это была ловушка, которую Ной соорудил для защиты", - отстраненно думаю я.
Через секунду осознаю, что произошло, и падаю на землю. Меня тошнит.

7:11.

Я сижу рядом с командиршей, придерживая ее за плечи. Ее трясет, как в лихорадке.
А я только тупо гляжу на тела Лучших Подружек Навсегда.
Странно – мне всегда казалось, что эти две идиотки умрут громко, с визгами и стонами. Их тихий предсмертный почти-шепот никак не подходит к ним.
Кортни почти спокойна. Времени прошло слишком много, чтобы мы могли позволить себе оставаться здесь еще дольше.
Резко поднимаю ее с колен.
- Надо идти.
Глаза у нее сухие. И это хорошо, - если бы она разревелась, то не знаю, смогла бы я дальше держаться за остатки своего разума.

7:19.

Мы в лодке.
Мы в моторной лодке.
Мы в моторной лодке Криса МакЛина, который погиб у меня на руках.
Гвен тогда долго била истерика. Она тогда сказала, что это как маму потерять в суетливо-равнодушной толпе.
Но, черт возьми, мы в гребаной моторной лодке, которая отвезет нас в безопасное место.
Мотор заводится быстро, словно не было четырнадцати дней простоя.
Лодка быстро отдаляется от проклятого острова, увозя нас в туманное никуда.
Это не метафора – озеро покрыто густым туманом, и я понятия не имею, куда мы плывем.
Я поворачиваюсь к Гвен.
Она смотрит на меня, а я, словно сумасшедшая, впиваюсь ей в губы.
Словно?
Нет. Я совершенно точно безумна.

Эпилог.

Немного потрепанная лодка мягко ткнулась носом в пустынный песчаный берег. Она дрейфовала несколько дней по воде, везя двоих пассажирок – сейчас спящих в объятиях друг друга – в безопасное место.
Вскоре девушки проснутся. Одна из них – с болезненно белой кожей – выглянет в окно и не сможет сдержать слез.
А другая – с цепким взглядом – обнимет ее и по-матерински поцелует в лоб.
И их история закончится.
Туман неспешно рассеивался, показывая очертания небольшой арки, на которой висела старая полусгнившая вывеска.



fin
__________________
*Расшифровка этой фразы здесь http://ru.wikipedia.org/wiki/SATOR