Неужели с однозарядного гладкоствольного ружжа (или всё-таки нарезное с вбиванием пули молотком)? Хлипкий нынче киборг пошёл...
Нет, Криг тогда еще (так как из 1944), был человеком. А так как стрелять он по прежнему не научился (как сказал Док: и как такого в СС взяли?), то Суворов (нет, это просто тезка) смог к нему подойти и зарезать. А вообще майор вышел несколько нервным и истеричным. Ну и про русских, сволочь, соответственно выражался.
Quote (товарищ_Carpenter)
А как транспортировать это всё? Неужели и дирижабли ещё остались в запасе? И успеют ли долететь - путь неблизкий...
В принципе, я предусматривал быстрый удар и отход для восстановления сил.
В общем, может продолжение этому будет. А может и нет. Вот тут точно не буду планов строить, но скорее всего второй вариант. Но точно надо продумывать подобные рейды. I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Сообщение отредактировал Maks_Montana - Пятница, 24.02.2012, 21:55
Бывает жестче, а тут, все вполне живы-здоровы, за небольшим исключением, конечно.
Ну, если учитывать в плане душевного состояния ни я, ни, насколько помню, никто другой, именно так Гвен еще не доводил.
Quote (Пенелла)
Но картинка...навела ужас на меня.
Ну, прочитали бы уже Хеллсинг, тоже ее видели. Результат воздействия на Монтану снаряда Flak-36/38/39. Знаменитая 88. I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Сообщение отредактировал Maks_Montana - Суббота, 25.02.2012, 17:10
Дорогие дамы. Во-первых, разрешите еще раз поздравить вас с праздником и пожелать исполнения всех ваших самых сокровенных желаний и устремлений! Я, конечно, прекрасно понимаю, что 8 марта для вас – день тяжелый. Столько поздравлений, встреч и так далее. Но, если вы все же попали сюда по выложенной ссылке или просто зашли в это раздел, и прочитали ниже выложенный рассказ, найдите пару свободных минут на то, что бы написать, пусть и коротенький, но все же комментарий. Сюда или во ВКонтакте, через ЛС. Поверьте, автор будет вам очень благодарен. А если он будет еще и критический (как много я хочу, не правда ли?) – вообще замечательно. Заранее благодарен.
От автора. (может завести в тупик)
Вначале хотел написать это как ответвление от основной сюжетной линии «Месть – как много в этом звуке» и, отправив в прошлое после грандиозного фейерверка, где он должен был погибнуть, Николая Еремеева, с его помощью просто вправить Тренту мозги до того, как его отношения с Гвен зайдут в окончательный тупик, и, тем самым, спасти положение. Но сюжет показался мне слишком натянутым, скучным, неинтересным и лицемерным (считаю, что гитарист должен дойти до всего сам или, по крайней мере, без прямого вмешательства в виде разоблачительной речи от ПОСТОРОННЕГО человека). Да и то, как русский будет втолковывать музыканту, может быть пару раз врезав для пущего эффекта тому по лицу, к чему может привести, и приведет, подобное его поведение, выглядело, по меньшей мере, странным. И, в конце концов, самоубийство путешественника во времени под его же размышления на тему «такому чудовищу как я тут не место, живите счастливо», которым я хотел это все закончить, тоже в логическую цепочку не вписывалось. В итоге идея была переработана до основания, остался лишь каркас. Провалиться во времени должен был Трент, а точнее – ему должны были в этом помочь. В итоге получились реки крови, горы трупов, тонны насилия. И все это под пафосные и лицемерные философские рассуждения. Правда, трэш, или как еще это назвать, все равно переходил к слезливому и сопливому финалу с поцелуем. (Для любителей барбекю скажу, что это вариант еще появится) Но тут... Sunny, за что ей огромное спасибо, вправила мне мозги и, одновременно с этим, завела их в тупик. В итоге, перебрав кучу вариантов, половина из которых была переработкой куска из «Мести» или «Полковника для принцессы», а вторая – слишком отдавала плагиатом, я все же кое-как сколотил приемлемый логический каркас. Получилось даже сохранить некоторые элементы первоначальной задумки... Но, увы, от некоторой доли насилия избавиться так и не смог... Что же получилось? За прошедшие полторы недели, что я писал этот рассказ, мои мозги стали искрить, и в них полезла всякая чушь. Что же касается товарища майора, то от печатаемого рассказа у него возникло жгучее желание застрелиться... Я опять, кажется в пятый раз, если не считать TDW, жестоко обошелся с моей любимой Гвендолин Шевалье. По тексту... После где-то тридцатого раза никакой другой оценки, как «сухо и малоэмоционально», текст у меня не заслужил. Где-то притянуто за уши. Слишком быстро развиваются события в финале. Кажется, там я опять все скомкал... В общем, судить вам.
Совершенно абстрактный разговор совершенно абстрактного милитариста-параноика и совершенно абстрактной темной волшебницы, происходящий на мостике совершенно абстрактного дирижабля, висящего над океаном.
- Он превратился в монстра, - лицо герцогини, освещенное экраном предусмотрительно развернутого мною к ней ноутбука, вновь ушло в тень. – Монстра! И зачем вы мне это показываете, майор? - Я же обещал вам подарок, Fräulein, - мой вкрадчивый голос собеседницу явно насторожил. - И вы правы. Трент превратился в монстра. Безжалостного, беспринципного монстра... - Как Гюнше? – уточнила она. - Нет, - покачал я головой. - Капитан – совершенно другой. Капитан, с вашего позволения, - зверь благородный. Он не убивает без надобности, для собственного удовольствия. Он не мучает своих жертв, если на это нет приказа. И выбирает противника себе по силе... - Зачем же вам понадобилось наблюдать за ЭТИМ? – герцогиня указала на экран. Что ж, пока она пребывала в блаженном неведении... - Потому что я хочу дать ему шанс... - Все исправить? - Что за глупости? Нет конечно. Шанс получить удовольствие от своей первой жертвы еще раз... - От Гвен?! Вы сошли с ума?! - Наслаждайтесь зрелищем, Fräulein... – безумная ухмылка на моем лице дает понять собеседнице, что я не шучу. Щелчок пальцев. И остановить уже ничего нельзя. ______________________________
Трель звонка раздалась во второй раз уже тогда, когда я подходила к входной двери. Первый же заставил меня свернуть с той дорожки, по которой я шла в царство Морфея. Задремала? Странно. Раньше самые сочные кадры «Пилы» буквально приковывали меня к экрану, заставляя ловить каждое слово, каждое движение жертв, распознавать мельчайшее изменение их психологического состояния. А тут... Подобрала под себя ноги, свернулась калачиком в большом уютном, мягком кресле и под аккомпанемент своих безрадостных мыслей задремала... Да, веселый праздник. Календарь, висящий в прихожей, услужливо напоминает, в который раз как бы насмехаясь надо мной, что сегодня за день. 8 марта... И с чего он начался? С банального «Поздравляю» и короткого поцелуя в щеку. И все. Ни тебе кофе в постель, ни... Да даже чахлого букетика не было. Скверно. Я все же надеялась, что хоть сегодня увижу его настоящего. Заботливого, искреннего... Увы, ошиблась. Или?.. Мысль обрывается, так как уже стою у порога, открывая дверь улыбчивому парню примерно моего возраста. Одет в форму какой-то службы доставки... Короткий взгляд за спину – так и есть, угловатый фургон с небольшими колесами припаркован у обочины. - Добрый день, мисс, - его явно не смутило мое отнюдь не радостное выражение лица. И белоснежную улыбку незваного гостя, в тридцать два зуба, я восприняла как пощечину. Но виду подавать не стала, тщательно скрывая раздражение. - Добрый, - и мой голос, говоривший совершенно об обратном, доставщика не смутил. Он по-прежнему продолжал светиться жизнерадостностью. - Гвендолин Шевалье? – короткий кивок. - С праздником вас! – после этих слов лицо моего собеседника буквально исчезло за океаном алого цвета, что принес, вместе с восхитительным ароматом свежесрезанных цветов, ворвавшимся в ноздри, огромный букет. Один. Два... Десять... Я просто не могла сосчитать количество крупных, распустившихся бутонов. Так много их было. Да сейчас это было и не важно. Настроение при виде этого чуда тут же поползло... Нет, взлетело под облака! Уголки губ потянулись в противоположные стороны, образуя самую настоящую улыбку, которая не посещала меня с самого утра. Да и вообще не часто появлялась на лице последнее время. Искренняя, счастливая улыбка... Я просто окуналась туда, чувствуя, как нежные лепестки касаются лица. Как их бархат ласкает кожу... Носом угодила аккурат в один из цветков, вмиг вдохнув вместе с восхитительным запахом еще и добрую порцию пыльцы, что не замедлило сказаться... Огромный розовый букет со стройными ножками и фигуркой, который я собой сейчас и представляла, чихнул. Картина, наверное, была преинтереснейшая, раз я услышала негромкий хмык доставщика. - Простите, отвлеклась, - когда я оторвалась от завораживающего все мое сознание и заставляющего собой восхищаться букета, парень продолжал с интересом наблюдать за мной. – Кто отправитель? - Он пожелал остаться неназваным. Ну да, конечно, неназваным... - Где мне расписаться? – в ответ на это он, молча, протянул планшет, с закрепленным на нем бланком доставки. Легкий росчерк ручки, и доставщик, слегка поклонившись и вернув на лицо свою жизнерадостную ухмылку, направился прочь. Зашла обратно в дом. Снова, на этот раз не без удовольствия, расположилась в любимом кресле. А букет все еще покоился у меня в руках. Душе стало гораздо теплее, и она теперь не тряслась от пронизывающего ее ледяного ветра безразличия и непонимания. Растаяло, сгинуло чувство одиночества. Теперь комната не напоминала мне темницу, в которую должен с минуты на минуту войти мой палач. Теперь мрак не казался мне таким уж и безжизненным и враждебным. Он мягко обволакивал меня, укутывал, вместе с божественным, дурманящим ароматом даря уют и покой. Дункан, все же тебе удалось меня сегодня приятно удивить...
Вырвал меня, увы, довольно скоро и грубо, из гармонического состояния стук входной двери. - Привет, - голос Дункана как всегда не выражал абсолютно никаких эмоций, по обыкновению был полон холодного безразличия. Но, когда панк увидел у меня в руках цветы, его тон все же несколько огрубел. – Откуда? – подобные интонации вмиг зашатали то основание, ту опору, на которой зиждилось мое хорошее настроение. Впрочем, он просто мог искусно играть заранее отрепетированную роль, намереваясь завершить свое выступление чем-нибудь грандиозным. - Думаю, - лукаво улыбнувшись и приблизившись к любимому человеку, начала я, - мне стоит поблагодарить тебя за замечательный подарок! - Меня? – я общалась с ним уже довольно долго, и могла определить, когда он искренен, а когда – нет. Сейчас же удивление Дункана было неподдельным. – Я не дарил тебе никаких букетов... – это панк уже проговорил больше для себя. Его глаза буквально впились в цветы, словно стараясь поджечь их взглядом. - Так ты не знаешь, кто тебе его прислал? – разговор стал напоминать мне допрос, и голос собеседника не нравился все больше и больше. Он был полон специфических ноток... Хозяйских ноток... Таких, которые ясно говорили о том, как ко мне на самом деле относится этот человек... Последнюю мысль я с остервенением погнала прочь... - А, собственно, зачем, Гвенни? Зачем? – кажется, впервые за долгое время голос сердца, все еще робкий, но крепчающий с каждым мгновением, пробился наружу. – Ведь сколько прошло времени? Месяц? Два? Может быть полгода? Нет! Три года! Три! Хватит вам уже себя обманывать, Гвендолин Шевалье! Его любовь к вам давно прошла, как и ваша привязанность… Да, именно что привязанность, так и не перешедшая во что-либо большее!!! И ваши, так называемые, отношения, держатся не пойми на чем, а вы этого упорно не хотите видеть! Все стараетесь что-то сделать, что-то изменить! Стараетесь убедить себя, что любите его и это чувство взаимно! Хватит!!! – все больше и больше распаляясь, вместе с внутренним голосом на меня накатывала волна реальности, смывая тот иллюзорный мир, где я пребывала эти три года. Мир, выстроенный моим разумом и поддерживаемый моим же упрямством. И теперь никакие доводы разума, пытающегося преградить путь этому потоку, и упорно настаивающего на одном и том же: «Он изменится, вот увидишь... Только потерпи... Он тебя любит», не могли остановить это цунами. Цунами, сносящее все на своем пути. Сносящее те стены, которые я выстраивала, лишь бы не замечать очевидного... Уже через секунду панк выхватил букет из моих рук. Шипы, не скрытые под пленкой, ощутимо царапнули кожу. Боль, электрическим разрядом стрельнувшая в ладонь, вернула меня в реальность. Я даже не успела возмутиться или, хотя бы, удивиться такому беспардонному поступку, а Дункан уже с завидным воодушевлением и упорством, не особо заботясь о сохранности цветов, начал что-то искать. Черт! Я даже и не подумала о том, что отправитель может оставить в нем какое-либо послание... Впрочем, вскоре незамеченная ранее, да и как ее можно было заметить, утонувшую в этом живом море, открытка была извлечена на свет, после чего уже практически голые стебли, бывшие буквально несколько минут назад прекрасными цветами, полетели вниз, на пол, уже устланный бархатным ковром из алых лепестков. - Поздравляю... – этот голос я запомню навсегда! Насмешливый, издевательский голос. И этот голос на весь дом читал то, что было адресовано мне! - Кажется, ты сегодня надеялась увидеть подлинного Дункана? Так, Гвенни? Так наслаждайся! Вот он настоящий! Да, еще один отчаянный крик души, от которого хотелось убежать, заткнув уши. Увы, но это было истинной правдой. От внезапного приступа ревности с Дункана слетела вся шелуха, все маски были сорваны... И что делать? Оправдываться? Никогда! Да и перед кем? Перед ним? Перед этой тварью? Зачем? Все уже и так ясно. Подошла к до сих пор, за увлекательным чтением, не замечающего перемен у меня в глазах, панку и с размаху отвесила ему звонкую пощечину, по ходу дела успев вырвать из рук ошеломленного негодяя предназначенное мне послание. Не теряя больше времени на выяснение отношений, не обращая внимания на пытающегося что-то сказать Дункана, вышла из комнаты...
Я была зла. О, как же я была зла! Зла на себя. За свою слепоту. За то, что оказалась упрямой дурой!.. И не в первый раз! Мне надо было побыть одной, в тишине и спокойствии, собраться с мыслями, оценить произошедшее. Потому, как только поутихла поднявшаяся из глубин ярость, я направилась в городской парк. Медленно шагая по аллее, окруженной молчаливыми, величаво стоящими, пусть пока и с непокрытыми еще листвой кронами, деревьями задумалась о правильности этого решения. Все вокруг, как и до этого, на протяжении всего дня, словно смеялось над моей душой. Несмотря на раннюю весну, было на удивление тепло. Как назло, ни одного темного, грязного, за который мог бы зацепиться взгляд, пятна не было на пока еще не собирающейся таять снежной целине, покрывающей землю и прерываемую лишь прямыми столбами стволов. Пространство было наполнено раздражающим слух смехом детей, возящихся под присмотром родителей в этом белом царстве. Хихиканьем проходящих мимо меня или сидящих, обнявшись, на лавочках парочек или какой-нибудь стайки закадычных подружек. Глаза все время цеплялись за практические идиллические картины. За то, что могло бы сейчас быть и у меня. Хотя... Зачем мне вся эта фальшь? Зачем наигранность? Ведь наверняка, к примеру, любая пташка из этой троицы, что сейчас прошла мимо... И, тварь такая, зацепила меня, ощутимо толкнув в плечо. С**ка, была куча свободного места! На ходу обернулась... Ну, я же говорила. На меня смотрела сейчас не невинная синичка. Секунду назад щебетавшая с товарками птичка превратилась в коршуна, готового наброситься на меня при первой же возможности. Впрочем, про коршуна я погорячилась. Гриф, не более. Облезлый, полуобщипанный гриф, пасующий перед более сильной птицей... И этот взгляд. С превосходством, с явно читающимся во взгляде «ничтожество, ты и ногтя моего не стоишь»... И именно с таким взглядом ты, милочка, придя домой и развалившись на своей удобной, мягкой кроватке, наверняка выкрашенной как и вся твоя комната в резкий, приторно-розовый цвет, позвонишь очередной подружке и будешь поливать грязью тех, с кем идешь сейчас, весело смеясь... Впрочем, даже здесь, в раздражающей меня обстановке, среди ярчайших, слепящих глаза проявлений человеческой лжи и лицемерия, я смогла найти тихое и спокойное место. Свернула на неприметную, вьющуюся меж деревьев дорожку и уже через несколько минут оказалась в совершенной тишине. Расслабленно, как могло показаться на первый взгляд случайно забредшему в этот полузабытый, умиротворенный уголок прохожему, откинулась на скамейке, запрокинув голову. Да, на первый взгляд... На самом же деле чувствовала я себя паршиво. Хуже некуда, как лимон, выжимаемый три долгих года... Внутри бушевал настоящий ураган, который я, как бы ни старалась, не смогла обуздать до сих пор... Да, не буду спорить, у нас с Дунканом было большое количество общих увлечений и интересов… Как там в свое время говорила Хезер? «Бессмысленная тяга к насилию»… С ним было интересно и... А вот не было никакого «и». В те минуты, когда мне нужна была поддержка, когда в душе становилось совсем темно и казалось, что рассвета ждать не имеет смысла... В те минуты, когда хотелось видеть перед собой именно искренне любящего, понимающего, сочувствующего тебе человека... В такие минуты, как я ни старалась себя переубедить, присутствие Дункана не согревало меня. Да, он старался меня пожалеть, порой даже выслушать. Обнимал. Нежно гладил по голове. Шептал на ухо «Все будет хорошо». Но... Во всем этом, практически в каждом движении, прикосновении, слове, чувствовалась фальшь. И только фальшь. Ничего более. И чем дальше, тем чаще и все более явственно. А я упорно не хотела этого признавать, убеждая себя, что просто не замечаю хорошо скрытых панком чувств. Убеждая себя, что еще немного, и он изменится, покажет, проявит их... - А о ком ты вспоминала в такие минуты, Гвенни? В особенности, когда была абсолютно одна? Неужели о нем? – внутренний голос вновь полоснул по израненной, уже буквально истекающей кровью, душе раскаленным добела ножом. И тут же сам ответил на этот вопрос, заставляя сердце сжаться и одновременно с этим забиться чаще. – Нет. Не Дункан приходил к тебе в воспоминаниях, не он дарил тебе так необходимое ощущение спокойствия, а... – на этот раз ему даже не надо было надрываться. Он даже не успел произнести его имени затихающим голосом. Это сделала я сама. - Трент... - имя музыканта с шелестом слетело с моих губ, прошептавших эти пять букв...
Никогда не любила это слово: «Гвенкан». Слишком наигранно, слишком искусственно... Этот спектакль всегда собирал полный зал зевак и любопытных, требующих только хлеба и зрелищ, и совершенно не заботящихся о том, трудно или легко актерам играть свои роли. Им было совершенно наплевать, что под привычными для зала масками... Да, именно масками. Впрочем, даже я сама не замечала свою, чего уж говорить о смотрящей на представление и не желающей вникать в суть и внутренние переживания героев толпу. А в то же самое время губы актрисы не изгибались в счастливой улыбке. Из глаз двумя тоненькими, но практически никогда не иссякающими ручейками, текли слезы. Вместе с ними смазывался и грим. От окружающего действия болела голова. Все это испытывало мое несчастное сердце, а я упорно не хотела замечать. Вот такая вот актриса... Актриса, ни разу за последние три года не посещавшая свою гримерную, боясь забыть свою роль, потерять настрой. Актриса, ни разу не снимавшая своего костюма. Не смотревшая на свое истинное лицо, а лишь наблюдающая улыбающуюся маску в зеркале. Маску, кажущуюся ей и окружающим, счастливой, но все же начинающую изнашиваться, ломаться, и сегодня рассыпавшуюся в прах... Не замечала она и того, что маска, которую она сама принимала за истинную сущность своего партнера, всего лишь скрывает его настоящее лицо... Но вот в зале, как ни странно, совершенно случайно, в этом я не сомневалась, появился еще один зритель. Зритель, тоже раньше игравший в этом спектакле, но выгнанный и вскоре замененный новым. Он уже смирился с той мыслью, что никогда не вернется на сцену, что никогда больше не станцует с прекрасной партнершей, не будет с замиранием сердца произносить свой монолог, глядя ей прямо в глаза... Он просто хотел поздравить ее со столь успешным выступлением. С тем, что она, наконец, как ей казалось, и как считали зрители в зале, нашла идеально подходящего ей партнера. Но судьба распорядилась иначе... Вышел он так же тихо, как и вошел, стараясь не привлекать внимания. Никто, в том числе и я, не должен был его даже заметить. И долго потом размышляли бы, кто же, через весь зал, кинул на сцену, актрисе, букет роз... Букет, который я все же поймала. Букет, который мой новый партнер походя выбил у меня из рук, тем самым ускорив развязку этого затянувшегося, всего такого фальшивого, спектакля, в котором я, сама, увы, поняв это только сейчас, играла роль буквально через силу... Да, букет выбили у меня из рук. И как только охапка прекрасных цветов коснулась досок сцены, в зал ворвался ветер. Холодный, завывающий, с грохотом распахнувший двери и резким порывом сорвавший занавес. Вспыхнули, превратились в щепки, в мелкую труху все декорации так любимого всеми спектакля... И, наконец, были сорваны, рассыпались в пыль все маски, и я смогла взглянуть на своего партнера и на себя своими собственными, широко раскрытыми, глазами, а не через две узкие щелки в картоне... Дальнейшие произошедшие события и привели меня сюда, в этот, забытый всеми, тихий уголок старого парка...
Внезапно я покинула зал, на сцене которого играли свою роль моя душа и мое сознание, которые теперь не были скованы, ослеплены моим же собственным разумом, и до которых дорвался отчаянный крик сердца. Покинула зал, в котором пока что никто не понял, что же именно произошло, и наверняка все еще зрители ждали продолжения. Я вновь оказалась в реальности. Но как, почему? Я настолько погрузилась в себя, что даже не сразу заметила, не сразу почувствовала подрагивающего солнечного зайчика, перепрыгивающего из одного моего глаза в другой, туда-сюда. Резко вскинулась в поисках источника своего раздражителя, чем заставила вздрогнуть стоящую неподалеку девчушку лет пяти, от силы – шести, мимоходом замеченную боковым зрением. Негромкий звук удара об асфальт, на который я отреагировала мгновенно, повернув к незнакомке лицо, и валяющееся у нее под ногами миниатюрное зеркальце полностью выдало ее. Я не знаю, что девочка увидела и прочла у меня на лице, но испугалась она преизрядно. До этого беззаботная и веселая, сейчас она буквально съежилась от страха, боясь пошевельнуться. Счастливая, не обремененная ничем улыбка, на которую способны только дети, уже покинула ее начавшие предательски дрожать губки... Да, именно этот, сейчас перепуганный, человечек и вернул меня в реальность... Да так я в ней и осталась, завороженная переменой в окружающем мире. Раздражающий, режущий слух, людской гомон сменили мелодичные трели первых птиц и качающий деревья, заставляя их тихо скрипеть, ветер. Солнечные лучи играли на подставленном небесному светилу лице, норовя пробраться к закрывшимся, что бы дать остальным чувствам возможность полностью насладиться происходящим, глазам... Против моего желания уголки губ поползли вверх, как и само настроение. Медленно, осторожно цепляясь за выступы и камни, что покрывали стену пропасти, куда свалилось пару часов назад, оно стало выбираться к свету... Взглянула на по-прежнему аккуратно сжимаемую у меня в руке открытку. Ту, что единственная осталась от присланного днем подарка. Еще раз прочитала адресованные мне строки. - Ему надо сказать «спасибо», - выбегая из зала вслед незнакомцу, подумала актриса... Но незнакомцу ли? Думал, я не пойму, кто прислал мне цветы и написал эти замечательные строки, от которых душе вновь стало тепло, а на горизонте забрезжил, все разгораясь, рассвет? Наивный, сентиментальный музыкант, ты ошибся. Даже тогда, когда я еще не видела всей открытки, буквально исписанной рифмой. Когда я еще не рассмотрела почерка. Уже тогда, даже искаженные, испоганенные насмешливым, с немалой долей презрения, голосом Дункана, рифмованные строки ясно говорили об авторе красноречивее так и не поставленной закорючки подписи... Встав со скамейки, тут же направилась прочь из парка, но остановила себя уже на втором шаге. Здесь еще осталось одно незавершенное дело... Развернулась, подошла к до сих пор остающейся на своем месте проказнице, подняла ее «орудие пытки»... - Держи, - маленькая ручонка судорожно, резко схватила оброненную вещицу и сунула в карман. – Спасибо большое, ты мне здорово помогла, - я, опустившись перед девочкой на корточки, заглянула в ее, кажущиеся сейчас такими большими, глаза, с облегчением заметив, что страх отступил, сменившись искренним удивлением. – Извини, что напугала тебя... – и, улыбнувшись случайно встреченному здесь ангелу, взъерошив ей волосы, встала и пошла прочь, чувствуя на себе заинтересованный взгляд...
- Ведь можешь ему просто позвонить... – пытался до сих пор отговорить меня настойчивый голос. Тот самый, что давал мне советы последние три года. Но я старалась, как могла, его не слушать. - Я не знаю его номера, - отрезала я, появившись в самом начале нужной улицы. Что ж, финиш сегодняшней гонки уже близко. И он будет очень непростым... - Да признайся ты себе уже, Гвенни, - в мой диалог с разумом вклинился еще один голос, совершенно не похожий на первый, который был достаточно груб и требователен. Новый же звучал тихо, умиротворяющее, заворачивал меня в теплое одеяло спокойствия и заботы. – Ты просто хочешь его увидеть. Спустя столько лет... Признайся себе в этом наконец, наконец... - Да все его знают. Хотя бы домашний, - настаивал непрошенный советчик, прервав третьего собеседника, которого я успела осознать, и с которым боялась согласиться... – Те же две балаболки, что хвостом увиваются за музыкантом, наверняка еще и мобильный его наизусть, как стихи, выучили. Узнай у них... - Кэти и Сэди?! – вот тут я была возмущена до глубины души. К этим двум лицемеркам я не обращусь никогда! О, какие чувства я к ним питала! Этого не передать словами. Это можно только ощутить, стоя рядом с человеком... Как же мне хотелось убить эту парочку, разорвать на куски, как только их смазливые, искаженные приторно-сладкими улыбками, рожи мелькали в телевизоре, когда я искала очередной фильм ужасов. Мелькали, повиснув на музыканте, словно игрушки на рождественской елке, и что-то с визгом говоря друг другу, совершенно не замечая обескураженного, с изрядной долей раздражения, выражения его лица. Выражения, которое не покидало Трента и после того, как он стряхивал навалившиеся на него две проблемы. О, в эти минуты, секунды, мгновения... мне хотелось задушить их. Хотелось буквально вытащить за грудки из телевизионного экрана, наброситься и, схватив что-нибудь тяжелое или острое, наносить и наносить удары, устроив им «Хостел» и «Пилу» в одном лице. Бить, пока их лица не превратятся в кровавые, бесформенные маски, пока жертвы подо мной не перестанут подавать признаки жизни, получив несовместимые с жизнью повреждения черепа... Да, тогда я объясняла такие приступы ненависти простой неприязнью, неприятием, сильным раздражением, что вызывали у меня две визжащие дуры... Но, сейчас, когда я уже стояла напротив нужного дома, только ставя ногу на дорожку, ведущую к нему, и сердце забилось чаще, я уже не могла произнести те же слова. Это была ревность. Неприкрытая, чистейшая, прозрачная ревность... Да, Гвендолин Шевалье, все куда серьезнее, чем то, что вы видите сейчас. Вы просто пока себе в этом не признаетесь. Пока... Да, не признаюсь. Да, боюсь это сделать. Боюсь сказать самой себе, что слова благодарности, что я буду говорить ему, да любое слово, что он от меня услышит, будь они искренними или нет, важными или не очень, будут всего лишь поводом для того, что бы вновь увидеть его. Взглянуть в его глаза, попытаться заглянуть через них к нему в душу, чувствуя как и он пытается сделать тоже самое... - А что потом, Гвенни? – я уже была у цели, когда со мной, грубо оборвав сладкие грезы, которым суждено было сбыться через несколько секунд, вновь заговорил ехидный голос, решивший сменить тактику. – Что будешь делать? А? Эти слова заставили меня одернуть уже практически дотронувшийся до кнопки звонка палец и отшатнуться. Дикое желание развернуться и убежать было удавлено в зародыше – не за этим я сюда пришла. Но... Действительно, что я буду делать? Просто скажу «Спасибо», перекинусь с ним парой фраз и уйду? Вновь разворошив, подняв со дна озера его души всю грязь, весь ил, что в момент превратит воду из кристально-прозрачной в совершенно мутную?.. И присланные Трентом цветы говорят, что она так и не стала чистой с момента нашего расставания... - Так что же будет, Гвенни? – да замолчишь ты когда-нибудь или нет? - Вновь, как четыре года назад, нанесешь безжалостный удар и уйдешь, оставив его душу снова истекать кровью и страдать лишь от четырех произнесенных букв, сложенных в твое имя?! НЕТ! Хватит! Этот спектакль уже превратился в нелепый фарс. Пора его прекращать... Опять я не договорила, все же нажав на нужную клавишу. И... А вот не было никакого «и». Не было совершенно ничего. Ни звука. Дом не огласился ни трелью, ни трезвоном... Лишь от неожиданного порыва ветра заскрипела, приоткрываясь вовнутрь входная дверь. Странно... Пофигистом Трент никогда не был, и не думаю, что оставил бы дверь открытой... Повинуясь толчку моей руки, она, не спеша, с легким скрипом, прозвучавшим как-то ненормально в царившей в округе тишине, отворилась, и моим глазам предстала картина первостатейного разгрома. По прихожей и, как я могла судить по видневшемуся напротив в открытую дверь куску кухни, словно пронесся ураган... Шкаф с полу-оторванной дверцей, не пойми как держащейся на одной единственной петле. Вещи, вывалившиеся из него и лавиной сошедшие на пол. Зеркало напротив, от которого в раме на стене осталось всего несколько треугольных осколков – остальные сейчас, разбившись на еще более мелкие, устилали ковер прихожей. На зрение я не жаловалась никогда, поэтому ту часть кухни, что выходила в коридор, разглядела превосходно. Там картина разрушений, из-за обилия довольно хрупких вещей, была куда больше. Да даже и без разбитой в дребезги посуды, в черепках и разбитом стекле которой покоились и держащие ее полки, те щепки, в которые превратились пара табуретов и стол, говорили о многом. Не говоря уже о настежь открытой дверце холодильника, на которой я насчитала по меньшей мере три крупные вмятины. И тут взгляд зацепился за еще одну, поначалу, в силу моих пристрастий к соответствующему жанру, незамеченную деталь. Кровь... Везде, в небольших, но все же достаточных, чтобы заметить, количествах, была кровь. Бурыми пятнышками она осталась на ковре. Несколько уже засохших ручейков на разбитом зеркале. И пара размашистых, словно широкой кистью, мазков на дверце холодильника... Да что за чертовщина тут произошла? То тут, то там взгляд отмечал новые разрушения, и бурые пятна практически всегда были их непременным атрибутом. Где-то крупнее, где-то мельче. Но они были. Сердце забилось чаще. Начала нарастать тревога... Перед глазами стали вырисовываться соответствующие картины, одна живописнее другой, непременным атрибутом которых был распластавшийся в луже собственной крови музыкант. - Спокойно, - скомандовала сама себе, - держи себя в руках. Еще ничего неизвестно... Беспокойство за судьбу Трента, приправленное изрядной долей любопытства, пересилило здравый смысл, уже вовсю кричащий «Беги отсюда!», с которым впервые за сегодняшний день я была полностью согласна.
Продолжение смотрите ниже... I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Сообщение отредактировал Maks_Montana - Пятница, 09.03.2012, 18:17
- Гвендолин Шевалье. Гвен. Гвенни, - именно с этих слов начиналось то, что я со всей уверенностью сейчас, вбегая по лестнице на второй этаж, выскочив из гостиной мгновение назад, заслышав стук наверху и последующие хрипы, могу назвать предсмертным посланием Трента. Я нашла эти несколько исписанных знакомым почерком листов на журнальном столике, вместе с развалившейся на нем веером пачкой фотографий. Фотографий, которые не являлись искусными подделками - почему-то в это я поверила сразу, хоть на них и стояла, как ни странно, дата не раньше 2015 года. Фотографий, при одном взгляде на которые даже у меня кровь стыла в жилах. Фотографий, на половине из которых была я, а вернее – мое искалеченное, избитое, уже бездыханное тело... И на все возникшие вопросы мне ответили несколько листов бумаги, исписанные от начала и до конца...
- «Мразь», «шлюха», «тварь, не достойная тебя», - вот только самые лестные эпитеты, которыми так пестрит как минимум половина фанатской почты, что я получаю каждый день. Как же хорошо она горит в камине... Увы, Гвен, тебя до сих пор поливают грязью те, кто старается привлечь к себе мое внимание. Когда больше, когда меньше... Но мало кто из тех девушек, что присылают мне признания в любви, упускает возможность всадить в твой образ отравленный ядом человеческой желчи кинжал. В большинстве своем неизобретательно и однообразно, как по шаблону, но... Мне навсегда запомнится один эпитет, который употребляют немногие... «Злая ведьма» Вот тут они правы, но опять же - все малюют одним, черным, цветом. Ведьма? Нет. Ты волшебница, Гвенни. Темная волшебница. Самая очаровательная, прелестная темная волшебница, которую я знаю. «Своими кривыми ручонками она вырвала у тебя сердце» - написали мне в том же письме... И опять в корне неверно. Нет, не ты украла его. Я сам тебе его отдал... Ты осторожно взяла, примерилась и тут же укололась об торчащий из него шип предательства... Что бы я там не говорил, сейчас, самому себе, могу сказать откровенно – сам виноват. Доверчивый придурок – вот самое верное определение моему тогдашнему поведению на причале. Поверил. Идиот! Поверил всему, что эта тварь наговорила о тебе... И кому поверил? Хезер?! Ее крокодильим слезам?! Ее лживому, так натурально подрагивающему, голоску?! Что я, не знал, на что она способна? Прекрасно знал! Кретин! Но, и это не самое неприятное, за что я должен себя винить. Сейчас, увы, только сейчас я с отвращением вспоминаю, что говорил тебе после. Я был трусом, не более. Жалким трусом, боящимся признать свою вину и так криво и шаблонно пытающимся исправить положение... Но ты простила тогда. Все, казалось бы, встало на свои места. А потом... До сих пор не могу подобрать эпитетов, кратко и верно описывающих, объясняющих, что же произошло потом. Да и просто до конца объяснить мое поведение... И снова мои мысли возвращаются к письмам фанаток. Из раза в раз я читаю одно и то же. Банальности, переписанные уже, наверное, по десятку тысяч раз каждая. Как же они любят сравнивать себя с тобой. Как же любят говорить, что не отвергли бы меня, не бросили, будь на твоем месте... Ха, на твоем месте... Кто они такие, если посмотреть по сути? Охотницы за легкой наживой? Дуры, именно так, без всяких суффиксов, желающие стать красивой игрушкой, за очередную побрякушки готовую на все?.. Ни одна из них никогда не приблизится, не сравнится с тобой. Не станет такой, какой была и, надеюсь, осталась ты. Циничной, внешне холодной, но любовно оберегающей свой внутренний согревающий огонек души от любых посягательств не только задуть его, а просто потревожить самым слабым дуновением ветерка... Увы, я не понял этого тогда. Стараясь добраться до этого маленького, крохотного источника света и тепла сделал слишком много резких и ненужных движений. И ты тут же отвернулась, аккуратно прикрыв свечу рукой... Теперь же на него каждый день смотрит другой. Тот, от которого тоже веет холодом. Тот, кто уж точно не сделает лишнего движения... Что ж, надеюсь, ты счастлива с ним, Гвен... Вообще, для кого я это пишу? Наверное, все же для себя. Надеюсь, очень надеюсь, что эти листы никогда не попадут к тебе... Думаю, это просто так и не прочитанный мною тебе прощальный монолог, часть которого так хотелось впихнуть в ту открытку, в те стихи, что ты, хочется верить, сегодня получила. Да, их прислал я... Глупо. До чего же глупо с моей стороны. Любимая девушка уже несколько лет с другим, а я до сих пор не могу ее забыть... Не могу заглушить боль в сердце, притупившуюся со временем, но так и не ушедшую до сих пор. Оно так и не зажило, и порой все вспыхивает с новой силой. Оживают старые, казалось уже забытые, образы. Выцветшие, ставшие блеклыми краски пожелтевших фотографий вновь становятся яркими и живыми... Живыми... Да, именно живыми. Я каждый раз возвращаюсь на тот причал, где впервые встретил тебя... И снова прохожу через все события, что были потом... В такие мгновения хочется лезть на стену, на потолок... Да просто выть. Выть от отчаяния. Рвать себя на куски, лишь бы физическая боль хоть на секунду притупила ту, что жадным пламенем поглощает мою душонку... Да, именно душонку. Мелочную¸ ни на что не годную душонку, покрытую кучей черных как смоль пятен. Со временем начинаешь смотреть на вещи совершенно иначе, переосмысливаешь свое поведение и поступки... И чем чаще я возвращался к тем последним дням, что мы были вместе, тем больше понимал, что ты сделала правильный выбор. Я не достоин того, что бы на моем небосводе сияло такое светило как ты. Чистое, яркое, что бы там не говорили окружающие, и как бы ты не хотела этого скрыть от всех, что у тебя с успехом получается... И вчера вечером я в полной мере убедился в этом... Он явился именно ко мне. Он... Как бы мне хотелось назвать его призраком прошлого. Но нет. Таковым был для него именно я. Призраком, которому уже как минимум, насколько я понял из рассказа пришельца, десять лет. Да, это был именно я сам. Только старше раза в полтора. Убедиться в этом особого труда не составило... Мое будущее оказалось куда прозаичнее и мрачнее, чем я себе представлял. От рассказа сидящего напротив мужчины... Нет, это слишком высокое звание для того, чем я стал. Вернее, стану... Маньяком. Убийцей. Садистом... Я буквально ощущал, как собеседник входит в экстаз от одного рассказа о своих прежних делах, сопровождаемого любовно хранимыми им у сердца фотографиями... Перед этим меркнут деяния зондеркоманд СС. Большинство столь любимых тобой, Гвен, кровавых психопатов от его, или моих, до сих пор не могу понять, как же будет правильнее, деяний, нервно курят в сторонке, забившись в самый дальний угол и вздрагивая от любого подозрительного шороха... Да, именно так. Может, конечно, и преувеличил, но самую малость. И первой его жертвой была ты, Гвен... Да, именно ты. Боль и душевные терзания так и не смогли исчезнуть, постепенно трансформировавшись в тупую озлобленность... Озлобленность, по-прежнему сопровождаемую когтями хищного животного, с удовольствием, урчанием, явным наслаждением, вонзаемыми в его душу и сердце. Этим хищником, вернее хищницей, по его мнению, была ты... И он убил тебя... Жестоко. Цинично. Стараясь, как мог, растянуть эти мгновения... И теперь, оказавшись здесь и сейчас, в прошлом, пришелец не собирался ничего исправлять. Он пришел совершенно не за тем, что бы образумить или, на худой конец, решить проблему кардинально, просто убив меня... Он не жалел о содеянном. Он жаждал только одного... Тогда, в первый раз, у него было очень мало времени. И сломать тебя, заставить, ползая на коленях, вымаливать прощение, он не сумел. Теперь же собирался исправить это... Я точно не помню, что произошло, когда услышал цель пребывания пришельца. Помню, как что-то грозное, рычащее, начавшее подниматься из глубины как только первые слова о тебе слетели с губ собеседника, вырвалось наружу, лишь он закончил. Помню, как набросился на него, не успевшего среагировать... Помню, как мое тело несколько раз врезалось в стены. Помню, как все же удалось достать то существо, в которое я превратился, в нос. Весь наш продолжительный бой, или, вернее, по большей части, избиение моей тушки, помню урывками. Гнев и ярость затмевали мое сознание. Наверное, впервые я выпустил их на волю так, что бы они затмили все. Впервые дал им, так долго удерживаемым моей трусостью, свободу... Пусть это прозвучит пафосно и наигранно, но сил мне придавала именно ты, Гвен. Желание огородить тебя, защитить, от той участи, что во всех красках расписывал мой противник, с легкостью парируя большинство ударов, росло с каждым его словом... Не знаю как, но я все же одолел сам себя. Очнулся только тогда, когда перестало дергаться придавленное в полу тело, на шее которого затягивал струны от разбитого инструмента... Да, единственное, что мне было жаль в доме, по которому словно прошелся ураган, так это гитары. Самой ценной, после воспоминаний о тебе, вещи. Ведь этот инструмент был со мной всегда. Он видел все мои взлеты и падения. Радости и печали... И он помнил тебя, Гвен... Помнил первую посвященную тебе песню. Помнил твою искреннюю, счастливую улыбку, что отражалась на полированной поверхности. Помнил твой заливистый, мелодичный смех. Помнил те несколько по-настоящему счастливых дней, что мы провели вдалеке от цивилизации, в тишине и покое, вдвоем... Впрочем, теперь уже не важно... Я твердо решил огородить тебя от так пока и не состоявшегося кошмара. И главное тут, что именно «пока»... Я прекрасно знаю себя. Я видел, кем я могу стать, во что превратиться... И не уверен, что в этот раз смогу сдержаться... Это надо сделать именно сейчас. Потом у меня может не хватить духу. Может вообще не возникнуть такой мысли, когда внутри начнет зарождаться та чернота, с которой полностью сроднился лежащий теперь у меня в подвале труп... Прощайте, Гвендолин Шевалье. Прощай, Гвен. Гвенни... Живи счастливо.
К тому моменту, как глаза, уже красные от слез, двумя ручейками стекающие по щекам, добрались до конца, меня всю трясло... - Опоздала... – прошептали губы все чаще и чаще повторяемое в голове слово, впервые произнесенное, как только закончила читать, и листы, уже порядком намокшие, просто напросто выпавшие из ослабевших пальцев, упали, тихо прошуршав, на стол. Опоздала... На четыре года. Долгих четыре года, не желая замечать очевидного... Да к черту все эти банальные, вычурные фразы! Ведь я действительно опоздала. Навсегда, и теперь уже было неважно, сколько прошло времени. Прекрасно представляя, не забыв за все это время, на что способен Трент ради любимого человека... Боялась признать это, но он, скорее всего уже был... Сердце практически перестало биться. Каждый его удар эхом раздавался в голове. Легким едва хватало воздуха. Я буквально задыхалась от накатившего на меня отчаяния и горя. Ведь был мертв единственный в этом мире человек, который искренне любил меня, не смотря ни на что. Тот человек, которого я, как оказалось, всегда любила и люблю больше жизни! - А теперь его нет... – еще одна фраза, вспышкой боли поразившая мою душу, была прервана каким-то стуком наверху, куда я так и не попала, задержавшись в гостиной. Следом последовал хрип... В следующее мгновение, позабыв обо всем, пулей вскочила и ринулась к лестнице...
Не пойми как, на мое счастье, оказавшийся в спальне нож пришелся как нельзя кстати. Веревку я перерезала быстро, и тело Трента, содрогающееся в конвульсиях, но еще не покинутое его духом, рухнуло вниз. Через несколько мгновений мои ноги, предательски задрожав, подкосились, и я почти что упала рядом. Вот теперь можно было перевести дух и успокоиться... Успокоиться?! Нет уж! Теперь во мне бушевали совершенно другие, противоположные предыдущим, эмоции... - Козел! – первая пощечина досталась начавшему приходить в себя, все же я слишком занизила оценку его состояния, музыканту. Надо было видеть его обескураженное лицо... – Скотина! – теперь по второй щеке. С размаху, хлестко. Так, что бы он прочувствовал хотя бы микроскопическую долю той боли, что я испытывала еще секунды назад! - За что? – успеваю перед следующим замахом, между до сих пор тяжелыми, судорожными вздохами Трента, услышать его глухой, с прорезавшимися нотками удивления и возмущения, голос. - За что?! – от болезненного тычка в грудь самоубийца-неудачник поморщился. – За что?! За то, что ты опять довел меня!!! В такой день!!! – сейчас я не стеснялась в выражениях. Не сдерживала, не пыталась заглушить накопившееся за день и бурлившее море чувств. Просто не хотела... - За то, что ты... – накал постепенно начал спадать, и я, наконец, вспомнила, зачем вообще пришла к нему в дом. - А это, - быстро приблизившись к Тренту, кратко, но со всей возможной сейчас страстью, впилась к нему в губы. Прекрасно видела, как округлились от удивления его глаза, в которых что-то промелькнуло... – за то, что помог мне разобраться в себе. Спасибо, - это слово я произнесла со всей искренностью, какой только могла. Меня до сих пор трясло, но делать что-то уже не было никакого желания. Ни снова целовать приходящего в себя и пытающегося переварить столь резко сменяющие друг друга события Трента, ни бить его. Просто отстранилась от него, спиной прислонившись к стене. Полностью опустошенная, глухим, не выражающим ничего голосом добавила. – Спасибо за великолепный подарок... Не помню, когда наши, практически безжизненные, взгляды встретились. Затрудняюсь сказать сколько, сидя в противоположных углах комнаты, мы смотрели друг другу в глаза. Секунды? Минуты? Не знаю. В любом случае они растянулись для нас в вечность. Вечность, за которую мы сказали друг другу все, что не могли выразить словами, которые в любом случае оказались бы слишком блеклыми и сухими. Вечность, за которую было произнесено все то, о чем мы молчали все четыре года. Вечность, за которую жизнь вновь стала наполнять нас. У меня в душе наконец-то забрезжил рассвет. И отчего-то я точно знала, что начавшийся день будет долгим, длиною в жизнь, и всегда солнечным. То же самое отразилось и во взгляде сидящего напротив музыканта... Он медленно встал и, все еще нетвердой походкой, пошел ко мне. Я сделала то же самое. Мы сошлись прямо на середине комнаты, так и не разорвав зрительного контакта, бережно сохраняя его, как что-то очень важное для нас. - Гвен, я... – начал было Трент, но тут его перебила я. - Ты – не он. Запомни это! И никогда не забывай! - Не забуду, - он криво усмехнулся и в то же мгновение, как только невеселая ухмылка превратилась в ярчайшую, так давно не встречаемую мной, улыбку, быстро, но аккуратно притянул меня к себе. Нежно обнял... – Никогда больше не отпущу тебя. Никогда больше не оставлю... - Не отпустишь? – я внутренне ухмыльнулась, когда долгий нежный поцелуй сплел нас в единое целое. – Ты? Не оставишь? Я сама тебя не отпущу! Свое, наконец обретенное, счастье я никому не позволю разрушить. Даже себе! __________________________
Продолжение совершенно абстрактного разговора.
- И вы все это знали заранее? – все же моя очаровательная собеседница была явно поражена. К счастью, кажется, положительно... - Знал? Нет, Fräulein. Все произошедшее – не более чем невероятное стечение обстоятельств... - Весьма удачное стечение обстоятельств... – герцогиня до сих пор сомневалась в моей непричастности к произошедшему. Но это было именно так. Не знаю, кто сбил выставленные параметры недавно собранной, и сейчас успешно испытанной, машины времени, но музыкант попал в прошлое на четыре года позже планируемой даты! Но пора было отвлечь собеседницу, сбив ее настрой. - Впрочем, до свадьбы им еще далеко... – после этих, произнесенных мною, слов взгляд девушки из недоверчивого стал любопытным. Неужели заметила? - А вы стали сентиментальнее, майор. И мягче, - черт, значит, я не ошибся. И что вы улыбаетесь, Fräulein? А меж тем, она, к сожалению, права... Обидно. Очень обидно. Застрелиться что ли?..
--------------------------------------------- И да, так как обычно стараюсь держать свои обещания, выкладываю обещанную фотографию КОРДа.
I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Сообщение отредактировал Maks_Montana - Четверг, 08.03.2012, 16:30
В себя стрелять все же не стоит. Рассказ чудесен! Но меня смутила: Кровожадная Гвенни) Чтобы убить фанаток Трента, это еще ладно, но чтобы как в "Хостоле" и "Пиле"... Клещами глаза вырывать что ли? И мне все же кажется, что Дункан не зачитывал бы вслух открытку. Позлился бы, выбросил букет и обиделся, но не язвил бы. Неужели Трент убивается из-за безответной любви? Да и, я думаю, он бы к фанаткам отнесся бы более...наплевательски что ли?
Но рассказ и, бесспорно, фото после рассказа шикарны!
Какой рассказ, какой финал) Ах, потрясающе) Поподробнее хотелось бы почитать про кровавые расправы, мм) Но любовь побеждает все, это старо как мир) Так хотелось бы, чтобы это было и в жизни) I love the things you hate about yourself.
Поподробнее хотелось бы почитать про кровавые расправы, мм)
Будет вам и такой вариант, но чуть позже. Я сильно забросил остальные свои работы.
Quote (Gven666)
Какой рассказ, какой финал)
Только чего это стоило моим неравам... НО ОНО ТОГО СТОИЛО!!! И за подобный вариант стоит сказать спасибо Sunny. А вообще, во время написания так и чесались руки переписать это все под Джефф-Бриджетт-Зик. I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Сообщение отредактировал Maks_Montana - Четверг, 08.03.2012, 21:32
Это хорошая мысль. Осталось теперь ее вердикта дождаться. Правда, тогда сильно отдавало бы плагиатом с ее "Драмы за кулисами". I hate this world and myself especially. Мир ужасен, но именно в этом и состоит его красота.
Но тут... Sunny, за что ей огромное спасибо, вправила мне мозги и, одновременно с этим, завела их в тупик.
*чувствует себя виноватой, краснеет и прячется за стенку, смущенно хихикая*
насчет самого фанфа.... ну не умеешь ты ниразу писать не грустные, не меланхоличные произведения) даже в самый светлый момент сюжета картина пропитана мрачностью, каким-то трагизмом... и нереальной тяжестью. на самом деле мне очень понравилось) задумка не нова, да... но написано классно) правда, есть одна мелочь - споткнулась на тавтологии слова "эпитет". и еще на мгновение показалось, что у Трента присутствует ООС. немного расстроена, да но вообще написано классно) жаль, что не находила времени прочесть это за раз)
