Я быстро закрыл дверь и обернулся. Она по-прежнему была на месте. Ну конечно. Куда же ты вырвешься? За пределы этой железной двери ты никогда не выйдешь. Ведь эта дверь, словно гарпия, оберегает тебя ото всех. Она, словно скала, о которую разбиваются волны, тверда и нерушима. Твой ледяной молчаливый страж, она глядит на тебя день и ночь. Никогда ты не выйдешь за ее пределы. Никогда. И только смерть сможет вырвать тебя из моих рук, которые медленно сжимаются вокруг твоей шеи стальной хваткой. Только эта похотливая к прекрасным телам и не менее прекрасным душам старуха сможет спасти тебя от моих вездесущих глаз. Только эта наглая беспардонная тень сможет отнять у меня тебя, мое сокровище. Ты попала в капкан, милая. Сколько бы ты не билась грудью о железные зубья, сколько бы не била крыльями, сколько бы не плакала, словно чайка, не вырвешься. Я же знаю. Хотя, твои надменные глаза до сих пор горят ненавистью и высокомерием. Но это не на долго. Ты ведь знаешь, милая, либо ты будешь со мной, либо тебя не будет вообще...

Она, тем временем, уперлась на локти и обожгла меня ненавистью. Я лишь холодно улыбнулся и стал медленно прохаживаться по периметру маленькой серенькой комнаты. Несомненно, передо мной на холодном бетонном полу лежала та, которая посмела нанести мне глубокую рану на сердце. Та, которая посмела пренебречь мной. Несомненно, она уже давно не была принцессой в том несуразном фиолетовом платьице. Королева. И не меньше. Воистину роскошная девушка.

Я хорошо помню, как только заточил ее в эту комнату. Какой же красавицей она была... Длинные тяжелые локоны сдерживал золотистый гребень с морским чудовищем на рукоятке. Огромные брильянты сверкали, безуспешно соревнуясь с блеском ее густых каштановых волос, которые массивными кольцами ниспадали на ее плечи... А серьги? Эти драгоценнейшие из камней, которые переливались мириадами цветов и оттенков на ее ушах... Да что эти брюлики? Они мусор по сравнению с тем, каким светом светятся ее глаза. Что они, по сравнению блеском этих двух бездонных, как Байкал, океанов? Ничто. Мелочи. Незаметные детали. На ее надменной груди поднимались тяжелые самоцветы, словно пытаясь проломить грудную клетку этого гордого существа... Да что эти детали? Это лишь сор, за которым бегают наши приземленные сестры. А она... она богиня. Она царица среди красавиц. Она существо высшее, при том прекрасно об это знающее... Чего стоит взгляд этих глаз? Черные, словно февральская ночь, обрамленные длинными ресницами-крыльями, которые порхают время от времени... Утонул бы в них, если бы она позволила. Припал бы к ее алым манящим губам, словно странник к живой воде. Вдохнул ее запах, чем-то схожий с топленным молоком. Провел бы рукой по ее фигуре, медленно исследуя рельеф ее тела. А так... Мог лишь мимолетно любоваться, как яро рвется ее грудь, словно птица из клетки, с тесного корсета, слепящего своей белизной. Да и то, какой ценой? Смотрела на меня своими холодными надменными глазами из-за плеча, молчала, горделиво фыркая. Кричала, угрожала. Резала мое и так израненное сердце своим презрением. С каждым моим прикосновением вздрагивала и напрягалась, словно лань, пойманная людьми, и, не ведающая своего благополучия, рвалась прочь от своих добродетелей. Какая там Кэти? Кто такая Кэти рядом с Королевой? Кто она? Мелочная, приземленная и ограниченная дура, не знающая ничего, кроме кухни. Другое дело она. Ее имя вертится на языке, лаская небо и приятно играя на губах.

Хоть и все те роскошество и величество давно выбиты моей плетью и носками ботинок, все же даже здесь, избитая, несчастная, голодная и изнеможенная. Даже в таком состоянии от нее веет нечеловеческой гордыней. Сразу видно - это Королева. Достойнейшая среди достойных. Идеальная. Роскошная. Неприступная.

Я медленно наклонился к ней, став на одно колено. Она уже давно была не в состоянии держаться на ногах. Рядом лежал нетронутый поднос с едой. Глаза сверкали злым пламенем, осыпая меня искрами. Я покачал головой:

-И снова ты не усвоила урок... Как же я устал повторять..., - я стер пальцем запекшуюся каплю крови у нее на губе и ожесточенно улыбнулся. Я избил ее всю. Ни сантиметра живого я не лишил на ее теле. Лишь лицо ее сияло прежней чистотой, хотя на нем уже отразились черты моей долгой пытки. Щеки впали, под глазами появились тяжелые мешки. Губы стали мертвенно-бледными.
Она попыталась отдернуть свое лицо от моей руки, но я поймал ее и сжал пальмами рот. На ее глазах заблестели слезы. Аккуратно стирая их, я прошептал:

-Чувствуешь, что я испытал из-за тебя? Надеюсь, твоя физическая боль равно той душевной травме, которую я перенес...

Внезапно за дверями послышался шум. Я резко обернулся и застыл на месте. Голоса не были похожими на кого-то из нашей банды. Их было много. От них веяло невероятной агрессией и волнением. В единую долю секунды наш стальной страж предал нас. С громким стоном и глухим ударом он разжал свои крепкие объятия. В тот же момент в комнату, словно коршуны, влетели копы. Их было трое. Они сразу начали что-то громко кричать о том, чтобы мы не двигались, зачитывали наши права и еще какой-то сумасброд. Но я не слушал. Я впился взглядом в пару холодных до боли знакомых голубых глаз. Он тоже взглянул на меня. Казалось, кто-то запустил под мою рубашку острые коготки мороза. Я сразу же замер на месте. Он плюнул в мою сторону, искривившись в презрительной физиономии.
Двое других давно уже повалили меня на пол и скрутили в неописуемо сложной позе. Ихние рации рычали над самых ухом, словно бешеные собаки. Но я не видел их. Я лишь следил, как на лице его произошла перемена. Все его существо было в исступлении, закаменело на мгновение. Вдруг он поднял на меня глаза, полные ярости. Казалось, тигр сейчас сорвется с цепи и не оставит за собой ничего живого. Но вместо этого он резко наклонился и бережно поднял ее с пола. Из ее груди вырвался протяжный стон.

-Гейз, выводить его? - быстро и резко спросил, нет, скорее отчеканил один из копов.

-Да, - быстро ответил он, не отрываясь от ее глаз, - передайте мистеру Резерфорду, что мы нашли ее.

Я не спускал глаз с этой парочки. Сердце бешено билось в груди, а сдавленный рык рвался наружу. Наручники сильно резали руки, наверняка, пережав артерию. Они шли впереди: он нес ее бережно, всматриваясь в ее лицо, казалось, даже забывая дышать; ее руки обвились вокруг его шеи, а глаза сияли таким желанным мною и таким недоступным мне теплом. Вдруг она резко всполошилась и поглядела на меня из-за его плеча, словно обиженный ребенок. Следом за ней повернулся и он. Его глаза, как и он сам в тот момент, пылали неистовым гневом.

-Пусть им занимается Миллс. Скажите, что я изъявил желание ему ассистировать, - произнес он сдавленным голосом, а потом посмотрел на нее, - У меня еще есть одно дело на сегодня.

Это было последнее, что я тогда видел в тот день. А после - сладкое и пьянящее забвение.

Темнота ползет по стенам. Пальцы устало бегают по клавиатуре. Пора с эти заканчивать. Буквы бегут, играя друг с дружкой в догонялки. Большие, быстрые буквы....
Волосы спадают глаза. Встаю. Иду. Моя комната небольшая. Всего лишь раз, два, три, четыре....
В окне тусклый уличный фонарь и мертвый безмолвный клен. Его душа умерла, готовясь к зиме.Ногти впились в ладони. Власть, власть мне! И признание! И любовь! И исполнение желаний! Командовать парадом буду я!!..
Улыбки, притворство. Удивление, а потом легкий смешок в комбинации с поворотом головы. Мимолетная шутка вскользь. Взгляд. А теперь еще сплетенка. Ой, я кадры потеряла.....
Рисую свою раскадровку. Я лучшая. Все будет по-моему. Я же знаю. Не упирайся и готовься принять мои когти в свою грудь. Вырываю твое сердце. Смирись. Оно бьется у меня в руках, истекая лимфой и кровью. И еще каким-то желтым гноем. Тяжело дышишь в агонии. Глаза всепрощающе смотрят на меня. Касаюсь языком твоего сердца. Дрожь. Делаю первый укус.............
Хожу вокруг стола. Догорающая лампочка создает нам атмосферу. На кровати лежит слепая муза. У нее желтая пятнистая кожа и длинные серебреные локоны. Темный капюшон скрывает белые глаза.
Он проснется в окружении неизвестных женщин, будет пьян... Потом поедет на церемонию. Магазины и аккуратные кустики. Белая блузка. Гладкий атлас скользнет по его белоснежной рубашке, а бабочка сдавит шею, мешая ему дышать. Он будет ждать недолго. Кружевная фата. Добрые и слегка детские зеленые глаза.
-Я согласен
-Я..., - ее глаза опущены. Дрожь. Бешенство. Недопонимание. Кольцо падает. Звяк...!
Очнулась. Очнулась с руками вокруг горла музы. Отошла. Невыносимо.
-Допиши....
Бешено оглядываюсь по сторонам.
-Допиши..., - он выходит из мрака комнаты. Такой, как прежде - этот глупый ирокез. Безвкусица в подборе одежды. Посеревшие от времени и пыли кеды.
-Допиши..., - слегка виновато и с просьбой в голосе. Слегка неряшливый вид. Торчащие в разные стороны темно-каштановые волосы. Нежная кожа с молочным отливом.
Брови поднимаются вверх. У одного сильная хватка, которая оставляет обычно синяки на животе и бедрах. Колкие щеки. Зол и напорист. Командовать парадом будет он.
Губы дрожат. У второго волевой подбородок и наивная улыбка. Слегка мозолистые пальцы. Играй уже медиатором, сколько раз говорить. Ласковые руки и мягкие губы.
Второй взял меня за плечи, а второй поднял руку. Жжение в щеке и искры в глазах. Искры, как дельфины, уплывают из зоны опасности к виску. Именно как дельфины. Именно уплывают.
-Дописывай.
Смешок и поворот головы. Притворство. Сценарий прописан. Модель тоже. Смачивает мои волосы своими слезами. Зачем же держишь тогда?
-Ты никчемная.
Прочь.
Прочь.
Прочь.
Игра тьмы и полумрака. Вы останетесь во мне. Вы никогда не попадете на бумагу. Сохраню вас до конца.
Стою посреди комнаты. Медленные шаги. Перешла бы на рысь, но вся помпезность ситуации не позволяет. Хватаю краешки покрывала и стряхиваю все ненужное. Муза подлетает вверх. Падает на пол, седым песком, смешиваясь и теряя прежние очертания.
-Я не никчемная. Я самодостаточная.
В голове бред. Усталость. Все. Хватит. Пуск. Завершить работу. До следующего.