Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных?
Хочешь, я взорву все звезды, что мешают спать?...

Руки, красные от холода, судорожно вцепились в заснеженные перила балкона. Из-за крыш соседних высотных домов лениво и нехотя выползает красно-оранжевое, ослепительно солнце. Вокруг – холодно, пусть даже и не сильно морозит. Но зима отражается везде – в прозрачно-игольчатом воздухе, в сугробах, сухих и не лепящихся, в светло-бирюзовом небе, в нахохлившихся воронах на черных и угловатых ветках рябины. А ты… Ты хочешь весну. Немедленно. Прямо сейчас.
Словно поняв, что я думаю о тебе, ты приоткрываешь дверь на балкон, просовывая в нее растрепанную голову.
- Ты не замерзнешь? – хрипло и немного простужено. Ты вздрагиваешь от холода, мгновенно приникшего в комнату. На тебе лишь моя рубашка, та, дорогая, от Версачи, подаренная мне кем-то неважным и очень влиятельным. Несмотря на то, что я подарил и купил тебе кучу вещей, ты всегда берешь именно ее, потому что она тебе нравится. Светло-серая, офисная, до колен, велика тебе на несчетное количество размеров – в ней ты выглядишь еще более хрупкой и нежной, как редкий цветок. Хочется подойти, обнять, защитить от всего на свете, согреть.
Кончик носа мгновенно краснеет- еще один минус бледной кожи. Как и щеки от моего поцелуя – пока что только в затылок, я ведь все еще выше тебя.
- Скорее ты замерзнешь.- закопавшись в твои волосы лицом, я почти с наслаждением вдыхаю запах горячего шоколада и шампуня. – Почему ты не в свитере? – шутливо-ворчливо и со взглядом в темные глаза. Фыркаешь и отхлебываешь из чашки – одной из немногих твоих вещей в квартире. Мольберт, чашка и рубашка – все, что остается, когда ты убегаешь, написав на зеркале помадой записку.
- Потому что. – детско-упрямо. Тоже смотришь в глаза и улыбаешься, заставив темно-синий цвет в них блеснуть еще сильнее. – Завтракать будешь, или продолжишь зарабатывать себе гастрит?- немного ехидно и вместе с этим мило. Я фыркаю.
- Уж лучше гастрит, чем подгоревшее нечто, гордо именуемое яичницей. – фыркаю я, вспоминая о твоих кулинарных способностях. Приобнимаю тебя за плечи и спрашиваю, наверное, в миллиардный раз, надеясь снова и снова на положительный ответ. – Тебе не надоело мотаться из одного конца города в другой? – ты досадливо морщишься, а на лице – все та же легкая паутина сомнений, в которой ты запуталась давным-давно, когда создавала недостижимые идеалы и расставляла приоритеты.
- Ты знаешь мой ответ. Если в январе наступит весна, то я мгновенно заберу вещи из своей квартиры и перееду к тебе. – устало и с непонятной надеждой. На мгновение сжимая мои пальцы рукой, ты проскальзываешь обратно в теплую глубь комнаты.
Опять. Ну что же, пора бы и привыкнуть… Привыкнуть к тому, что ты спишь до часа дня, свернувшись в клубок, как большая и изящная кошка. При этом занимая всю кровать, несмотря на ее гигантские размеры. Привыкнуть, что иногда в кровати невозможно пусто, когда ты не остаешься у меня. Привыкнуть к твоей свободе.
Нет, ты не ненавидишь правила. Наоборот, они тебе жизненно важны. Для того, что бы их разрушать, переступать, нарушать, забывать и забивать на них… Смять, уничтожить, как ненужную и бесполезную вещь, и только для того, что бы почувствовать, пусть и на мгновение, непередаваемо-горькое, притягательное чувство абсолютной свободы. Твой личный наркотик. Так же как и ты – мой.
Не только призрачная свобода, нет. Еще и твое одиночество, так заботливо взращенное на осколках предыдущей личности. Немного эгоистичное, хрупкое, как и ты, - «мне никто не нужен». Ты так боишься его разрушить, что отрезаешь любые посягательства на свое пространство. Знаешь, тебе нравится в какой-то степени мучить себя, сопротивляясь самой себе же, вечно шагая против ветра.
«Когда в январе наступит весна.» - я сделал бы все, лишь бы это произошло, но я бессилен. Действительно бессилен.
- Что же ты хочешь на самом деле, Гвен?... – тихо-тихо, почти шепотом спрашиваю я у ветра. Ветер прохладный и немного... мокрый? Настойчиво что-то капало сверху, звонко разбиваясь о перила. С удивлением оглядываясь, я ухмыльнулся. Ты хотела весну, да?...
Резко открываю дверь и почти тащу тебя на балкон. Смотря по сторонам, ты открываешь от удивления рот, потрясенно переводя взгляд то на меня, то вниз.
Солнце, еще недавно холодное и ненастоящее, шпарило вовсю, наплевав на зиму, и на холодный-холодный январь, идя всем назло. Гигантская ледяная глыба мутного цвета, еще недавно угрожавшая жизни всех проходивших под ней, играла в лучах, как дорогой хрусталь. С нее периодически срывалась самая настоящая капель. Небо, синего, глубокого и бесконечного цвета, было по-настоящему весенним. А под балконам, на тепло магистрали, среди растаявшего снега была самая настоящая, пусть и немного пожухлая, трава.
Ты требовательно вытягиваешь руку вперед, не отрывая глаз от пейзажа. Я вопросительно приподнимаю бровь, а ты в ответ ухмыляешься.
- Трент, я, конечно, благодарна твоей заботе о моем здоровье, но поверь: прогулка по такой великолепной погоде через полгорода с тяжелыми чемоданами мне не поможет. А вот ключи от машины и ты в качестве водителя – очень даже. – кидаешь уже уходя с балкона, радостно и предвкушающее мурлыкая что-то себе под нос.